Ведьмино колечко

– Наташа, послушай меня! То, что тебе дано, это не дар и не проклятие. Это испытание. Теперь я поняла: мама знала о тебе… но мне не рассказывала, ты не думай! Она тебя любила и боялась за тебя, поэтому при мне так, размышляла вслух. Ты знаешь, что ни у кого из этих особенных детей не было своих детей? Наверное, в следующее поколение передается что-нибудь такое, что лучше не надо! Ты бабушку свою не спеши осуждать! Она, конечно, жесткая особа, и все за всех своих пыталась решить сама: за мужа, за детей, за внуков. Но тебя она любила. Может, поэтому Людмиле отдала, что там, далеко, наши утятинские легенды неизвестны. Потому и бабке другой передала, чтобы тебя из Утятина выдворить. Кажется… я не уверена, но вроде бы остается у тех, кто с демоном общался, какая-то с ним связь. Сама говоришь, что со своей первой любовью очень ты эмоциональна была. Случись чего – а демон рядом. И таких бы дров наломала! Головка-то у шестнадцатилетней неразумная. И аборт… ты поняла, что бабушка боялась увидеть в правнуке что-то страшное? Так лучше никакого! И это она опять же не о себе, а о тебе пеклась. Как тебе с ребенком, которого понять не можешь? Вспомни себя маленькую. Им же приходилось как-то твои особенности скрывать, перед чужими забалтывать.

– Ладно, согласна, – сонно сказала я. – Теперь что скажу, то и сбудется. Нажелаю себе мужа богатого, любовников страстных, чего там еще?

– Не путай, лапочка, что первично. Не сбывается то, что ты наболтаешь, а болтаешь ты то, что сбудется. Так что… себе ты уже все предсказала, теперь давай мне! Как там говорится? Успехов в работе и счастья в личной жизни? Личная жизнь моя кончена, давай сосредоточимся на карьере и материальном благополучии. Куплю квартиру, устроюсь на работу… ну?

– Не вижу я тебя, Света, бизнесменшей… бизнесвумен, фу, какие слова противные! Ты такая красивая, женственная! Я тебя только женой вижу. Усадьба с фонтаном, муж с капиталом, такой влюбленный, но сдержанный… и дети, непременно дети! Двое: мальчик и девочка!

– Наташка, ты что несешь! Мне 44 года! Я лет двадцать от бесплодия лечилась, пока не бросила… а теперь уже менопауза наступила.

– Ну, бывают еще вдовцы с детьми… или усыновить… – засыпая, пробормотала я.

Ночью проснулась оттого, что двинула ногой стул. Села в ознобе на диване: и как мы на таком узком уснули? Набросила на Свету одеяло, которое во сне с нее стянула, и перебралась на кровать.

Утром на кухне, сооружая бутерброд, сказала озабоченно соседке:

– Любовь Михайловна, как я вас обременяю, но умоляю: поглядывайте за Светой!

– Обещаю, глаз не спущу. Она до полудня спать будет, вы ведь полночи болтали, я слышала. А днем я ее к риелторам потащу. Пусть отвлечется, да и деньги эти проклятые надо истратить побыстрей!

– Там я водолазку положила на стул. Скажите ей, пусть наденет. Чтоб носила и под халатом, и под пиджаком. Окружающим страшно и самой неприятно на эту страсть глядеть.

Вечером на кухне столы были сдвинуты, накрыты и ломились от угощения. К моему удивлению, угощения на стол метала и Клавка Северская. А ее Коля, принаряженный, скромно сидел на табурете у окна.

– Наташа, ты только сразу не бросайся на нас, – кинулась ко мне Любовь Михайловна. – Мы решили купить комнату у Северских.

Я без сил опустилась на стул у дверей:

– Да не стоит она того!

– Как же, – вскинулась Клавка. – Ведь риелтор…

– Забудь про риелтора! – сказала я. – Такую цену тебе дадут, только если мы все свои комнаты будем продавать.

Пошумев минут десять, я вырвала из пасти Клавы две с половиной тысячи. Ее комнатенка не стоила и того, но эти уже все решили.

– Ладно, поесть дайте!

Оказалось, за день они обошли уже все присутствия и даже дали в лапу, кому требовалось. И завтра можно было регистрировать сделку, были бы деньги.

– Клава, а ты не врешь?

– Ты что!

Однако постепенно мы размотали, в чем причина такой оперативности. Оказывается, за нашей спиной Северские уже сговорились продать свою комнату какому-то подставному лицу с вредными привычками, и все их бумаги были подготовлены. Инкин хахаль должен был заселить к нам алкаша и бузотера, чтобы вынудить нас продать свои метры. Так что Света переплачивала за наш покой.

– М-да, Клава, гадина ты…

– Не обижайся, Наташа, рыба ищет где глубже.

– А ты ему какие-нибудь бумаги подписывала?

– Все равно ты имеешь преимущество.

Выяснилось, что этот тип, увидев нетерпение Северских, стал цену сбивать. И Клава сама обратилась к Свете с предложением о покупке комнаты. А чтобы это самое преимущество закрепить, оформить покупку на меня.

Так мы и сделали.

Следующим вечером меня встретила распахнутая дверь комнаты Северских и фальшивое пение дяди Паши оттуда. А следом – крик Любови Михайловны:

– Пашка, идол, закрой дверь! От твоей краски Светочка отравилась!

Надо же, уже Светочка. Из всех моих родственников таких нежностей удостоилась еще только мама.

Четыре звонка в дверь. Значит, в четвертую комнату. Дядя Паша открыл дверь:

– Ку-у-да?

– Я к Северским, – сказал Инкин хахаль, отодвигая дядю Пашу с дороги.

– Съехали, – торжественно провозгласил дядя Паша.