– Любили они ее. Папа меня любил, но ее любил больше. Иначе бы не оставил на ее попечении. То же и Павел Алексеевич. Я его просила: или лечи ее, или Жорика отправь ко мне. Где там! Мальчишка у него на глазах в петлю полез, а он меня в этом обвинил. Боюсь я за брата…
– Ладно, иди спать, а я подумаю…
– Ба, не переживай! В жизни не всегда бывает так, как мы хотим. Как-нибудь приспособимся.
– Да, забыла спросить: что там с Митрохиным? Ты вся позеленела, когда Клавка о его смерти сказала. Наталья, только не врать!
– Моя правда неправдоподобнее вранья будет. Разговаривала я с ним сегодня… впрочем, уже вчера, время-то за полночь.
– Ты что, на кладбище заходила?
– Как ты догадалась?
– Зачем ты туда одна пошла?
– Я от перекрестка на попутной ехала, они памятник везли.
– Значит, судьба была тебе с ним встретиться…
– С Трохой?
– С демоном. И не делай больших глаз, демон является под личиной давно умершего знакомого.
– Ну, баб!
– Наташа, я всю жизнь пыталась оградить тебя от него. Ну, скажи, неужели ты считаешь, что я тебя не любила?
– Никогда так не считала. Ты мне позволяла то, за что родных детей наказывала.
– Я Людке тебя отдала, чтобы от демона удалить. Не могла отказать тебе, когда ты уже подростком вернулась, но за тот год извелась вся. Екатерина Семеновна просто избавлением для меня стала. Хотя, между нами, и она не без чертовщинки была, прости господи! Может, поэтому ты такая получилась, что и с той, и с другой стороны при зачатии бес стоял.
– Какая такая, ба? Что ты мне приписываешь?
– Я хотела рассказать тебе об этом, когда другая твоя бабка умерла. Уж больно ты несчастная была со своим Димкой. И если бы силой своей распорядилась…
– Какой силой?
– Ладно, будет, спать пора. Вспомни только поточнее, о чем вы с демоном разговаривали?
– Да почти не разговаривали. Про кольцо сказал, чтобы не показывала его никому, нет, не так… носила так, чтобы другие не видели.
– Какое кольцо?
Я показала.
– О господи! Траурное! Золото для них из поруганных святынь выплавляли, если покойный с нечистым знался. Убери, если демон так сказал.
– Бабушка, пока я здесь, спрячь у себя подальше. На пляже его на себе не укроешь.
– Ладно.
Бабушка встала и унесла кольцо в спальню. Возвращаясь, продолжила допрос:
– Еще что говорил?
– Что ребенка мне надо завести, тогда о работе думать не буду.
– А какой ребенок будет, он не сказал?
– Я и не спрашивала. Мне об этом Света рассказывала.
– Кто ее за язык тянул?
– Бабушка, она тебя оправдывала передо мной за тот аборт.
– А ты меня осуждала?
– Нет! Какого бы я паразита от Димки выродила…
– Так, что еще говорил?
– Ничего… нет, сказал, что моим близким скоро помощь потребуется.
– Значит, потребуется. Всё, спать!
Начался отдых. Бабушка меня от домашних работ решительно отстранила. Только к юбилею пришлось постоять у плиты да с ножом у разделочной доски, а потом наступило блаженное ничегонеделанье. Я шлялась по рынку, ходила на пляж, часто бродила по лесу. Почти всегда со мной была Сашенька, «девочка-суматоха», как звала ее тетя Клава. Надо было хоть от нее бабушке отдыхать. Бабушка смеялась, что, когда правнучки нет дома, у нее в ушах звенит от тишины.
Я пыталась с Сашей заниматься. Она была поразительно бесталанна. Плохо считала. Приходилось ей рассказывать сказки, чтобы она хоть сказочных героев пересчитывала. С удовольствием слушала, когда я читала книжки, но читать сама отказывалась категорически – каникулы же! В общем, где-то я понимала ее деда, говорившего, что мозги у нее глупые. Это было тем более удивительно, что все Боевы учились легко и с удовольствием. И Алексей Иванович, муж Александры, был не дураком, если в шестидесятых, когда в военные училища ломились абитуриенты, легко поступил и отлично закончил, а потом так же легко делал карьеру. Отца девочки я не знала, но Лариска бы тупого не выбрала.
И в то же время Саша всегда включалась в общую работу, утешала обиженных, сочувствовала чужой боли. Может, это тоже своего рода способность, только другая? Не хотелось думать, что она просто глупенькая, но пока мы вместе с моим педагогическим образованием терпели поражение.
Как-то мы с Сашенькой раньше обычного вернулись с озера. На пляже нас разморило, вода у берега сильно прогрелась, а далеко заплывать я боялась, потому что девочка плавала еще не очень. Я шла, стараясь выбирать затененную сторону улицы, Саша прыгала по плиткам тротуара, напевая:
– Я по берегу шла за кольцом по дорожке,
Натрудила в пути свои белые ножки,
Вот под склон покатилось златое колечко
И упало в глубокую быструю речку…
– Откуда ты эту песню знаешь? – удивилась я. – Она же местная.
– Мы ее с бабой Клавой поём! Это про твое колечко, которое бабушка спрятала. Оно волшебное!
– Это взрослая песня. А вот такую вы не пели:
Жук жужжит у жаркой печки,
Дождик брызжет на крылечко,
По дорожке еж бежит,
В луже жаба ворожит,
Под листвой светлячок
Лампу желтую зажег.
– Ж-ж-ж, – засмеялась Саша.
– Это называется аллитерация, когда в стихотворении одни и те же буквы часто повторяются (кому я это говорю!). А попробуй сказать про ветер, он как шумит?
– Ш-ш-ш!