Мы вышли и пошли вниз по улице к дому Терентьевой. Милиционер постучал в дверь, подергал ее: «Закрыта изнутри на крючок!», снова постучал и пошел в обход дома. Сашенька побежала за ним, но грозный окрик бабушки заставил ее вернуться. Буквально через две минуты дверь открылась, из нее вывалился милиционер и стал громко и часто дышать. Сунувшейся было в дверь тете Клаве он сказал:
– Не заходите, вырвет!
Она все-таки заглянула и спросила испуганно:
– Они живы?
– Танька жива вроде еще, а Володька уже того…
– Что с ними, Максим? – спросила бабушка.
– Что-что… отравление метанолом. Она давненько технический спирт разводила и продавала, да никто на нее не заявлял. Сколько раз облаву устраивал! Теперь заведем дело, всю усадьбу обыщем. Вот падла, сама свое пойло выпила, да еще парнишку опоила. Хоть и паршивец, но ведь мальчишка совсем!
– Бабушка, уводи Сашу, нечего вам тут, – скомандовала я. – Это Лелькин? Ведь говорила я, спасай сына!
– Теперь уж чего…
Подъехала «скорая» и милицейская, потом вызвали труповозку. Санитары вынесли еще живую Таньку, участковый сказал:
– Ребята, снимите кольцо, а то пропадет!
Один из санитаров снял кольцо с руки Терентьевой и сунул милиционеру, а тот передал мне.
Прибежала Лелька, бросилась на носилки с сыном, завопила: «Ведьма!». Кто-то из соседей сказал:
– Да, Лелька, ведьма ты! Тебе Наташа сказала, чтобы сына спасала, а ты на золото польстилась.
Что-то было не то, что-то Троха говорил о помощи сыну.
– Тетя Клава, этот парень у нее от Митрохина?
– Нет, он от Костика Кузнецова. У нее младший от Сережки.
– Боже! Они младшего спиртом угостили! Лелька, прекрати истерику, ищи младшего, он же ослепнет!
Лелька продолжала голосить. Максим подошел, сгреб ее с носилок, поставил на землю и от души врезал ладонью по щеке:
– Ты слышишь, шалава? Младшего Танька с Вовкой этим спиртом напоили! Не найдешь – ослепнет или помрет! Соседи, имейте сострадание, помогите мальчишку найти!
Соседи задвигались. Послышались голоса: «мужики, давайте вдоль берега и по огородам», «мальчишек пошлите, они лучше знают, где он обычно отирается», «женщины, обзвоните знакомых, пусть на других улицах знают». До Лельки наконец-то дошло, и она побежала вдоль улицы, голося: «Сереженька, сыночек!»
– Наталья Эдуардовна, цепочки там нет. Она бы ее тоже на себя надела. Значит, Вовка или матери, или девчонке подарил. Буду искать, но ничего не обещаю.
– А! – я отмахнулась от него и пошла домой.
– Наташа, а мы с тобой не пойдем Сережку искать? – спросила тетя Клава.
– Если он меня увидит, то спрячется, подумает, что я его ищу, чтобы наказать. А из вас следопыт, как из меня балерина.
Я довела тетю Клаву до её калитки и пошла домой.
– Что, мальчики еще не пришли?
– Берег прочесывают с соседями, – ответила бабушка, которая на крыльце чистила картошку.
– Наверное, и мне надо пойти? – спросил Павел Алексеевич.
– Сиди уж, сам в камышах заблудишься! – махнула бабушка ножом.
– А как же мальчики?
– Да они тут всё не по разу обшарили!
– Ба, давай я почищу.
– Отдохни, Наташенька, ты с утра крутишься.
– Спасибо, бабушка, – я плюхнулась в гамак. – А где Саша?
– В углу стоит.
– Может, не надо?
– А она себя сама поставила, – бабушка улыбнулась. – Как пришла, так и встала.
– Вконец избаловали девчонку, – раздраженно сказала Людмила. – До чего дошло, ценности из дома таскает!
– Напомнить тебе, что ты 45 лет назад из дома таскала? – засмеялась бабушка.
– Саш!
Зареванная Саша вышла на крыльцо. Я шлепнула ладонью по гамаку. Она, всхлипывая, подошла ко мне и присела рядом.
– Как ты думаешь, что я больше люблю, драгоценности или тебя?
– Думаю… что меня, – все еще всхлипывая, ответила Саша.
– Колечко мне вернули, цепочку, конечно, жалко, но это не смертельно. Что взрослых надо слушать и что вещи без спроса брать нельзя, это ты и сама знаешь. А вообще, конечно, бабушка внучек плохо воспитывала. Свинство какое, бабушка работает, а мы прохлаждаемся!
– Что делать? – вскочила она.
– Обед будем готовить, – сказала я, выбираясь из гамака. – А завтра пора мне домой отправляться.
Пришла тетя Клава, сообщила, что Лёлька сына нашла, он уже в интенсивной терапии.
– Тетя Наташа, ты можешь его вылечить? – спросила Саша.
– Нет, Саша, меня научили только сердце заводить, и только родным по крови.
– А я знаю, как сердце заводится. У тебя бух… бух… бух. У Жоры тук-тук-тук. А у меня тик-тик-тик.
Девочка очень точно воспроизвела ритм наших сердец. Мне стало не по себе:
– Чужое сердце так же неприлично подслушивать, как и чужие разговоры.
– А я чужие не подслушивала. Мы же родные!
Перед отъездом стоило поспать подольше, ведь в поезде не выспишься. Наверняка и Тоне, приехавшей только вчера, хотелось еще поспать. Но Саша вскочила ни свет ни заря, и, очень стараясь не шуметь, так пыхтела, что Тоня хихикнула:
– Придется вставать!
Мы все еще потягивались, а голос племянницы уже звенел на кухне, ей что-то втолковывала бабушка, потом хлопнула входная дверь, и раздался Сашин визг. Не одевшись, мы понеслись к выходу и увидели, что она машет чем-то.
– Тетя Наташа! Твоя цепочка!
– Где она была? – спросила бабушка.
– На дверной ручке висела!