Ведьмино кольцо

Красавчик дух перевел и вдруг берет меня эдак за талию и с собой ведет куда-то.

– Ноги повыше подымай! – шепчет. – И на носки ступай, так шуму меньше.

Я руки поперед себя выставила, шарю в потемках, оступиться боюсь.

– Да ты разве видишь, куда мы идем?

– Вижу, – отвечает. – Ш-ш-ш! Лезь сюда!

И в каморку меня пропихивает, где бурьян по пояс. Сам – юрк! – за мной. В каморке на диво даже дверка сохранилась, он ее прикрыл, и мы оба замерли.

Слышу, загонщики наши уже в корпус вошли, спичками чиркают, переговариваются. Эти за здорово живешь не уйдут, я их знаю. Если отец Статор приказал, всё до последнего вершка обшарят.

Каморка узенькая, без окошек, наружу, кроме как через дверь, не выбраться. Склад в ней был, еще и посейчас машинным маслом пахнет. Вот тут самый-пресамый капкан. Накроют – смерть.

Стою, трясусь, как студень, у Великого Механизмуса пощаду вымаливаю. А толку ли вымаливать, егда самочинно его заповеди попрала? Не будет мне снисхождения… Эх-эх-эх!

Обнял меня красавчик, к себе прижал, прядку волос над моим ухом приподнял, чтобы мне лучше слыхать было.

– Выходи к ним. Ты из общины, тебя не тронут, а я как-нибудь отобьюсь.

Я – вот распутница! – тоже к нему притиснулась, да так и таю, как Снегурка по весне. До чего ж благостно, слов нет выразить!

Но это только на миг, а потом сердце опять упало. Зашептала в ответ:

– Не могу я, милый мой, выйти. Меня каменьями забьют… Я теперича вероотступница, у нас таких не жалуют.

– Да в чем же твоя вина? На поляну я по своей воле пришел, ты мне не помогала.

– Кто там будет разбираться! Есть устав общинный, его соблюдать должно. А я ослушалась… Загубил ты меня, как есть загубил!

Плачусь так, а злобы не чувствую. За что мне на него, дурня, злиться? Я всю жизнь одинешенька, о любви и не мечтала, а он мне капельку счастья подарил. Будто эскимо-мороженое лизнула. После такого и умирать не страшно.

Нет, брешу. Страшно. Представила себе, как дубасят чем ни попадя, кости ломают, патлы выдирают с мясом… Бр-р-р!

Так зримо все это мне обрисовалось, что не сдержалась, охнула. И тотчас под сводами заводскими голоса загуляли – гулко, с эхом:

– Тут они, тут! Попались, аспиды!

Прислушиваюсь, различаю: и брат Фланец здесь, и брат Коленвал, и брат Подшипник… Все, конец нам!

Сбежалась орава к каморке, начали на дверь напирать. А она хлипкая, на перержавленной задвижке держится. Красавчик пистолетишко свой тыркает, наладить пытается, да все понапрасну. Матюгнулся, взял кирпич на изготовку, меня собой загородил.

Вот и все, думаю. Отжила свое послушница Плашка.

Но нет! Кряк! кряк! – это лаз в полу открылся. Он под муравой был, мы и не заметили. Высовывается оттуда белоголовый, в тужурке ремесленной, а усики щеточкой – как офицеры в давешние времена носили. В деснице у него – фонарь шахтерский, за стеклышком лепесточек пламени трепещет. Левой рукой нам махнул, вымолвил кратко:

– Ко мне!

И пястью себя по щеке: хр-руп!

А я и без того разуменье потеряла, жах меня к месту пригвоздил. Не поняла сразу, что это он делает – зубы, что ли, сам себе крошит. И как это так – из-под земли выскочил! Натуральный упырь или перевертень, про каких старцы сказывают… Не пойду я к нему, лучше от своих погибель принять!

Спасибо красавчику – взял меня, как вязанку с хворостом, и в лаз спустил. Белоголовый посторонился, я на лесенку встала, гляжу – а внизу, подо мной, погребок. Получается, мы из одной мухоловки в другую попадем.

– Да не стой ты, разиня, спускайся!

Это белоголовый на меня рявкнул, а после в спину подтолкнул, я – ах! – и уже в погребке. Тут же и красавчик спрыгнул, без лестницы обошелся. И как вовремя! Наверху затрещало – мужики дверь вынесли и в каморку ворвались. Белоголовый едва успел крышку лаза захлопнуть. Щеколдой – клац! Сошел к нам по ступенькам, лампу на перекладину поставил и снова себя по щеке – хр-руп! И скорлупу колотую выплюнул.

Догадалась я: орехи кедровые грызет. На упыря не похож ничуточки – ладный, наружностью леп, бровьми союзен. Инда позавиднее моего красавчика будет, хоть и немолод уже – годков пятьдесят ему, а то и поболе. А голова белая, потому что седая.

– Теперь они вас не достанут, – говорит. – Добро пожаловать в мои хоромы.

Хр-руп!

Глава V ответственность за которую возлагается на инженера Тимофея Цорна

Гостей я не ждал. И окружающий мир меня занимал постольку-поскольку. Приведу сравнение: вообразите себе человека, для которого время замедлилось в тысячи раз. Иными словами, все процессы, происходящие вокруг, убыстрились, слились в единое целое и исчезли. Я для них – изваяние, застывший египетский сфинкс, а они для меня – ветер, обдувающий мои бока, но в целом совершенно меня не беспокоящий. Я их не замечаю, как не заметил бы цветов на радужном диске, который, если его раскрутить, теряет все свои оттенки и превращается в белый.