Ведьмино кольцо

Двух мнений быть не могло: он питал к ней отнюдь не товарищеские чувства. Нахмурился, в глазах ревность. А то, что его соперник – пламенный служитель Великого Механизмуса, карамболь вдвойне. Поведение отца Статора и женщины нельзя было назвать двусмысленным: они обнимались нежно и в то же время страстно, он лез ей пятерней под кофточку, а другой рукой похлопывал пониже спины. Все это делалось молча, сопровождалось лишь всхрапами, похожими на конские. Я не видел выражения его лица, потому что он стоял ко мне в профиль, и только острый нос высовывался из-под накинутого на голову капюшона. Зато лицо дамы, которую Ромео назвал Олимпиадой, явилось нам во всей красе – разрумянившееся, с приоткрытым от горячечного дыхания ротиком, с подернутыми хмельной поволокой глазами… Не похоже, чтобы старец давал наставления духовной дочери или выслушивал ее исповедь. И старец ли он? Вон с каким вожделением тискает ее, прижимает к себе…

Слегка пришибленные открывшейся перед нами пикантной пантомимой, мы на минуту остолбенели. Наверняка, подожди мы еще немного, пантомима сделалась бы совершенно непристойной, но из-за кустов дикой смородины вылетела растрепанной пичугой Джульетта-Плашка. Она заметно хромала – наверное, от спешки подвернула ногу, поэтому явилась позже нас, зато сразу в партер. При ее появлении любодеи отскочили друг от друга, Олимпиада побагровела еще гуще, а отец Статор разразился тирадой, из которой я не разобрал ни слова – мешал шелест листвы, ожившей под утренним ветром.

Джульетта, как и обещала, плюхнулась коленями на отсыревшую моховую подстилку, заломила руки и умоляюще заголосила. Бесстыжее поведение пастыря нисколько ее не озаботило – уже ведала за ним такие грешки или считала, что ему все дозволено?

Зажатость испытывала одна Олимпиада. На первый взгляд она не обладала ни самоуверенностью отца Статора, ни простосердечием Плашки. Топталась в сторонке, куталась в наброшенную поверх кофточки шаль и мечтала, видно, поскорее уйти. Отец Статор, отвлекшись от распеканий и назиданий, перемигнулся с нею, и она скрылась в просеке. Водевиль продолжался с участием двух персонажей. Длился он недолго. Отец Статор простер длань, шлепнул Джульетту-Плашку по темечку и велел встать. Она ломалась, размазывала прядками волос слезные потеки на щеках. Тогда главный сектант, которому надоела эта комедия, зашел сзади и дал послушнице пинка, от чего она разом подскочила и принялась мелко-мелко кланяться.

Прощена, понял я. Отец Статор – не болван, чтобы разбрасываться ценными кадрами. Плашка, надо полагать, посвящена во многие альковные тонкости его не всегда праведного жития. Нехорошо, если молва об этих тонкостях разойдется среди сектантской братии. С него бы сталось заставить послушницу умолкнуть навеки, но лучше иметь в распоряжении живого доверенного, чем мертвого. «Механический» пастырь рассудил, что преданная девчонка ему еще пригодится, а то, что она допустила слабину и спуталась с неверным, даже удачно. Будет лишний повод припугнуть ее, чтобы покрепче удержать на привязи. Она пусть и глупа, но должна понимать, что отцу Статору достаточно сказать «ату», и ее раздавят, как мокрицу.

Солнце уже поднялось над бором. Пора и честь знать. В полдень у меня назначена встреча, которую нельзя пропустить. И как ни жаль, с Ромео придется расстаться, ибо сопровождающие мне ни к чему.

Я подыскивал подходящие слова для прощания, но он опередил меня. Встал в позу шерифа, который застиг гангстера на месте преступления, широко расставил ноги и сунул руку в правый карман. Вот и началось… И что мне было не скрыться раньше?

– Тимофей Ильич, – пропел он с задушевностью, не предвещавшей ничего хорошего, – а все-таки: кто вы такой? Документики ваши можно посмотреть?

Я разыграл оскорбленное самолюбие.

– С какой стати? Я документы каждому встречному-поперечному не показываю, не обессудьте.

Я сделал попытку обойти его, но он вынул из кармана черный шпалер с ребристой рукояткой и уткнул его дулом мне в подвздошье.

– Какой вы торопыга! Куда спешите? Назад в свою берлогу? Я же не совсем олух, сообразил, что вы туда не на пять минут залезли, чтобы горную породу зубилом поскоблить. Там тюфяк лежал, не прогнивший, свежий… Станете утверждать, что на нем еще первые р-русские р-революционеры почивали? И кстати, где же ваш геологический инвентарь? Что-то не видать… А?

И в кого ты такой умный? Недооценил я тебя на свою голову.

– Так-то вы, Вадим Сергеевич, за спасение благодарите? Если бы не я, «механики» бы вам разводными ключами черепок проломили и над вашим бездыханным телом сектантскую мессу справили.

– За спасение благодарю, но сути это не меняет. Потрудитесь проследовать со мной в Усть-Кишерть, где мы установим вашу личность. Коль ни в чем не замешаны, я перед вами прилюдно извинюсь и за свой счет вам в пермской р-ресторации столик накрою. Отобедаете как нэпман. Идет?