Ведьмино кольцо

Стена обвалилась, и в мое узилище протиснулись двое узколицых азиатов в косматых шапках. У них были факелы, наполнившие пещеру оранжевыми всполохами. Азиаты прошествовали вперед, бегло осмотрелись. Меня скрывала от них доломитовая глыба-заслонка, отбрасывавшая непроглядную тень. Я поостерегся обнаруживать себя. Не факт, что незнакомцы, блуждающие под землей и вооруженные шанцевым инструментом, приняли бы меня с распростертыми объятиями.

– Ати! – прозвучало с отголосками. – Арген… Сорни-эква атим.

– Минэгум…

Язык был похож на вогульский, я им не владел, но понял, что эти представители малой народности что-то ищут и не находят. Они убрались, всполохи погасли, я вышел из-за доломитовой плиты и прополз в образовавшийся проем. За ним была длинная штольня, и я очень надеялся, что она выведет меня наружу. Куда повернуть? Я левша, поэтому повернул влево. Сначала шел, чиркая спичками, но когда их осталось с гулькин нос, убрал коробок в карман и двинулся ощупью.

Мне казалось, что я ощущаю на лице дуновение воздуха, надежда на освобождение крепла. Но она едва не была похоронена вместе со мной, когда из-за изгиба тоннеля вышли уже знакомые мне летуны в шлемах и наглухо закрытых костюмах. Столкновение с ними представлялось мне еще более нежелательным, чем с копателями-вогулами. Каким-то чудом я среагировал и по-крысиному забился в боковое ответвление (они попадались тут сплошь и рядом).

«Марсиане» прошли мимо, авантажные, исполненные величия. На шлемах полыхали электрические фонари.

Ушли… На меня из расщелин сочилась студеная вода, но я простоял не помню сколько, прежде чем продолжил путь. Напряженные до предела нервы вибрировали, я впадал в трясучку от любого шороха.

Скитания по пещерным коридорам длилось невыносимо долго. Когда я непостижимым образом набрел на спасительный выход и очутился под открытым небом на речном прибрежье, солнце уже клонилось к закату. Еще часа полтора или два ушли на то, чтобы определить мое точное местонахождение и дойти на утомленных, плохо гнувшихся ногах до пункта назначения. Я уже не чаял никого застать, а больше того боялся, что первыми сюда нагрянут сослуживцы Ромео в фуражках с лакированными козырьками. Но фатум нынче мне благоприятствовал. Стражей порядка не наблюдалось, зато он, мой верный старший брат, сидел на рассохшемся пеньке, бликовал непокрытой лысиной и курил смердячую цигарку.

– Вот и ты! – просиял он, когда я, взопревший и запыхавшийся, вывалился из молодого ивняка. – А я уж заждался, клопа тебе в онучи…

Глава VI где свое мнение доводит до всеобщего сведения учительница Олимпиада

Что я делаю? Зачем? Сумбур, сплошной сумбур и туман… Надо успокоиться, взять себя в руки. Но как? Чувства раздирают на части, я давно не владею собой, меня как будто несет по течению – бурливому, неодолимому, – и сил нет противиться, но при этом нужно держать эмоции под спудом, чтобы, не дай бог, никто не узнал, иначе засрамят, опозорят, и тогда…

Тихо, тихо! Сердце, уймись!

Говорят, испанцы, обращаясь к любимым, называют их не «солнышко», а «небушко». Вот и я… смотрю в твои бездонные глаза, и хочется назвать тебя небушком. Потому что ты для меня – неохватный простор, беспредельность, заполнившая все сущее. Ах, если бы я могла, я бы растворилась в тебе без остатка, стала бы твоей частью… пусть даже крохотной частичкой… и уже ничто не разлучило бы нас.

Я выталкиваю из себя эти путаные строки и думаю только о тебе. К тебе обращаюсь, твоей оценки жду. Да что там! – тобой живу. Вижу тебя как наяву: смешная хламида, которая, как ни странно, нисколько тебя не портит, каштановые завитки, выбивающиеся на лоб, и лазурь, лазурь, что брызжет из-под ресниц… Какое блаженство быть рядом с тобой, отдаваться тебе, впитывать твои ласки, пить твои поцелуи! В те минуты, когда тебя нет поблизости, я изнываю от телесного голода, горю в предвкушении нового свидания. Душу распирает любовь и одновременно сковывает страх. Да! Я боюсь, что не совладаю с собой и допущу роковую оплошность, которая уничтожит наше хрупкое счастье…

Тихо, тихо! Надо успокоиться. Надо все по порядку. Сейчас… С чего же начать?

Помню, как отправила глупенькую Плашку передать тебе, что со встречами лучше повременить. Очень мне не понравился товарищ Вадим из Москвы. А вот я ему – наоборот. Смотрит на меня, как топтыгин на мед, облизывается. Не к добру это! А когда они с Кудряшом застали меня утром на улице (шла от тебя, мое небушко), у меня внутри все оборвалось. Что, если выследят, вызнают, поймают? Не позора страшусь, не тюрьмы – того, что отнимут меня у тебя и никогда больше не увидимся. Тогда и блаженству конец, и мечтам, и всему моему существованию, потому что…

Тихо! Еще раз сначала.