Ведьмино отродье

- Ничего. Спустились вниз, стояли. Тут вышел ты - вы и сцепились.

- Я...

- Ладно, чего уже теперь! - князь раздраженно махнул лапой. - Кто это знал? Вот взять даже меня. Нюх у меня, сам ведь знаешь, ого! А тут вчера я ничего не чуял. И вдруг этот посол фурляндский! Грязный, замызганный, в разбитой волокуше. И ну орать, ну торопить: давай, давай, пока дорога еще держится. А я чего? Я только рад. Приданое давно было готово. За полчаса все загрузили. Тут как раз и поймали Юю, привели, и ее на приданое - х-ха! А там - порс, порс! - и укатили. Ну, камень с сердца, я тебе скажу! Я прямо во дворе, дай, говорю, кувшин, и только пригубил... Вижу: еще гонец! И, вижу, из Горской страны. Ну, колом в горле! Сразу все понятно... - князь помолчал, потом спросил: - Ты слышишь меня, нет?

- Да, - тихо отозвался Рыжий. - А помнишь, он значки еще показывал?

- Лягаш, что ли? Значки?

- Ну да. Лягаш, как уезжал, из-под ремня достал значки...

- А, эти! - улыбнулся князь. - И что?

- Так, просто интересно.

- Так просто! И совсем это непросто. Вставай!

- Зачем?

- Да все за тем же самым!

Глава четырнадцатая

ПЕРВЫЙ ВОЕВОДА

Во дворе зазеленела трава, расцвели одуванчики. А вон кузнечик прыгает. А вон еще один, а вот еще. А под крыльцом, если сходить да посмотреть, паук сплел вот такую вот большую паутину и ловит в нее мух. Очень ловко! И вообще, хорошо - тепло, ни ветерка. Сейчас в Лесу, наверное, уже выводят сосунков на первую охоту. И птицы там поют. Там много разных птиц. А здесь...

После обеда лучшие под гиканье и свист срывались в город, а Рыжий поднимался по скрипучей лестнице и шел к столу. Князь уже ждал его. И Рыжий брал перо, обмакивал его в чернильницу. Князь диктовал, а он записывал. Потом читал, запоминал то, что записано. Потом князь забирал листок, а Рыжий пересказывал:

- В Дымске две тысячи четыреста домов, в них девять тысяч с лишним едоков. Всего же городов шестнадцать. Сто двадцать сел. Поселков, хуторов, охотничьих углов - шестьсот четыре. А жителей в державе - сорок девять тысяч. Все города - удельные. В них воеводы: Растерзай, Костярь, Всезнай, Урван, Душила, Слом... А в Дымске - первый воевода. Дымск - княжеский удел. Дров на зиму для Дымска полагается...

Вновь брал перо, записывал. Угодья. Рыбные: вверх по Голубе по затонам, на Тише, на Узловке, на Песчанке. Это главные. С них главный, первый спрос. А из охотничьих главными будут такие: Мерзляцкий Лес, Коряжинская Пуща, Дикуны. Железные угодья - это, перво-наперво, на Черном Озере, на Гушках и на Миринском Болоте; там, где Урван в прошлом году... Ну, и так далее. Цок, цок пером в чернильницу. Наж-жим, волосяная. Нажим, еще нажим. В глазах рябило, лапа отнималась. Порой князь спрашивал:

- Ну что, устал?

И сам же отвечал:

- Устал, я вижу.

Вставал и брякал в колокольчик. Входил слуга, докладывал, что все уже готово. Они вставали и шли вниз. Просители - а с ними и ответчики и просто любопытные - уже толпились во дворе. Князь выходил, садился на крыльце. Толпа, завидев его, понемногу стихала. Дежурный - кто-нибудь из лучших - по одному выкрикивал просителей. Те, подойдя к крыльцу, ссутулившись и положив лапу на нижнюю ступеньку, клялись Одним-Из-Нас, что будут говорить одну только чистую правду. Потом шли жалобы. Князь, выслушав просителя, какое-то время молчал, а после знаком подзывал ответчика, тот тоже подходил к крыльцу, и князь его рассматривал, потом смотрел по сторонам... и оглашал решение. И тут же спрашивал:

- Ар-р! Любо ли?

Народ кричал:

- Ар-р! Любо! Любо!

Ответчика тут же секли. Или сводили в яму. А то и клеймили. Правда, случалось и такое, что, выслушав просителя, князь не спешил с решением, а, подозвав ответчика, позволял говорить и ему. Тогда ответчик клялся, обещал, что будет говорить одну только правду... и возводил обиду на просителя. Тогда секли просителя. Порой секли обоих. А все, смеясь, кричали:

- Любо! Любо!

Ибо им больше всего нравилось, когда секли сразу обоих.

Но все-таки сходились не за этим. Все ждали, когда князь, дотошно расспросив ответчика, опять возьмется за просителя, а после снова за ответчика, а после замолчит и встанет, и вздохнет, походит по крыльцу, порыкает, поморщится... и спросит у собравшихся:

- Ну, как тут быть?

И все тогда:

- Ар-р! Ар-р! Судьба! Пускай Судьба решит! - кричали.

И было по сему. То есть толпа раздастся в стороны, просителю с ответчиком наденут на глаза повязки, князь крикнет:

- Пилль!

И начинается: рви в клочья! В кровь! Пыль! Скрежет! Вой! Проситель и ответчик схватятся, дерутся не на жизнь, а на смерть, толпа вокруг визжит она в восторге, она же для того и собралась! Князь, погодив немного, спросит:

- Может, хва?

- Нет! Любо! Любо! - заорет толпа. - Бей! Бей!

И... всякое бывало: когда бойцов успеют растащить, а когда не успеют... Тогда, уже после суда, взойдя на Верх, князь долго ничего не говорил, грыз когти, хмурился... а после все же спрашивал:

- Ну что, готов?

Рыжий кивал. Князь снова диктовал, а он записывал. Про деготь, плотогонов, про купцов, капканы, сети, лыко, сало...