Ведьмино отродье

И было ликование. Всеобщее. Князь похвалил войско за рвение, роздал особо отличившимся награды, а тех, кого наоборот в бою сильно помяли, а то и порвали, князь повелел гнать с глаз долой. Тем, кто остался, был дан пир, потом, на следующий день, была охота на Лугу, а после снова пир. Потом, уже на третий день, прямо с утра и уже натощак, они опять маршировали, пели, а после, прямо с Пустыря, им повелели - они и разъехались. Потом... Два дня князь просидел, закрывшись у себя, а после вышел и сказал:

- Езжай и разберись.

Рыжий не спрашивал, куда, это и так было понятно: в Хвостов конечно же, к Урвану, один ведь он остался неосмотренным. И если б кто другой посмел бы не явиться, так Рыжий, взяв с собой дружину, теперь пошел бы на него и поучил бы, и потешился, и лучшие б потешились. А так... Урван и есть Урван, с Урваном лучше не шуметь. И Рыжий, никого с собой не кликнув, один сошел с крыльца, сел на каталку, поехал на пристань, там взял обычную долбленку да пару обычных гребцов...

Хотя дорога на Хвостов была неблизкая! Вначале поднимались по Голубе, потом свернули в Старую Протоку, потом - на Млынку, на Листвянку, и только к вечеру второго дня наконец добрались до Столбовска. Столбовск - угрюмый, пыльный городишко. Костярь с опаской встретил Рыжего, молчал, вздыхал. Потом, узнав, что едут не к нему, повеселел. Сходили в баню, пировали. А утром - снова в путь, только теперь уже по суше. Да по какой еще сухой! Пять дней скрипели на каталке по степи. Порой, не выдержав, Рыжий вставал с каталки и шел рядом с тягунами. Трава, одна пожухлая трава до горизонта!

Но вот он, наконец, Хвостов - последний, порубежный город. За ним Пески, а дальше, за песками, начинался Мэг, то есть совсем чужая сторона, лжа иноземная, искус - так это называется. Но это где-то там, за дальней, непонятной далью. А здесь, остановившись на холме, Рыжий, прищурившись, смотрел на город. Вал, башни, тын - все хорошо, досмотрено, исправно. И городские крыши не пожухлые, а ярко-желтые, что значит: только-только обновленные, солома на них еще свежая. И - тишина. Ни гогота, ни дыма. Рыжий еще немного постоял, посмотрел, помолчал, потом вернулся к тягунам.

- Порс! - приказал.

Тягуны понесли. В распахнутых воротах - никого. На улицах...

Ни луж, ни мусора. Деревья ровными рядами. Колодцы под навесами, при каждом кружка на цепи. И цветники под окнами. Прохожие, заслышав стук колес, сходили в сторону, смотрели исподлобья.

А вот и площадь, и дворец. Поменьше княжьего, да и крыльцо будет пониже. А на крыльце...

Носатый, голенастый, остроухий, в богатом боевом ремне стоял сам воевода Урван. А рядом с ним... Как ее бишь? Да, это Ластия, его жена. И тут же трое сыновей мал мала меньше. Урван - родной княжий племянник и, стало быть, его единственный наследник, лжец, говорун, наглец...

- Ждем! Ждем! - вскричал Урван. - Наслышаны. Давно!

И поспешил с крыльца. Рыжий спрыгнул с каталки. Они обнялись, побратались. Потом Урван, немного отступив, сказал:

- Вот ты какой! Зубаст! А говорили, будто в бабушку. Врут болтуны. Врут, как всегда! - и засмеялся весело, беззлобно.

Рыжий, опомнившись, хотел было хоть что-нибудь сказать, хоть как-нибудь представиться, да не успел. Урван, опять обняв его, стал спрашивать о дяде, о столице. Рыжий пытался отвечать - не успевал, ибо Урван все спрашивал да спрашивал... и наконец сказал:

- Э, чего это я?! Ты же с дороги. Пойдем. К столу!

И сразу потащил его вслед за собой. Вдвоем они взошли по лестнице. Там, уже на Верху, Урван представил ему Ластию, детей. Жена приветствовала сухо, дети смотрели с любопытством, но молчали. И Рыжий сдержанно, манерно поклонился. Урван потащил его дальше. Прошли в гостиную. Стол был уже накрыт, слуги сновали взад-вперед, хор певунов стоял возле окна. Расселись: Урван с семьей - по одну сторону, Рыжий, один - напротив, по другую. И только сел, как Урван уже встал, поднял чашу, сказал:

- За дядю! Долгих ему лет!

Потом - все так же скоро, делово - был тост за гостя, за Равнину. Урван и Рыжий пили гром-шипучее, жена - наливку, скромно, по глотку, а дети - сок, без всякой меры. Закусок было множество и всяких, самых разных, но под шипучее закуска не идет, и Рыжий почти не закусывал. Зато на сладкое подали дыни - большие, сочные, душистые. Урван брал нож и резал. Дыни лопались. И Рыжий ел их, ел... Хор тихо напевал застольную, дети шушукались, толкались, жена Урвана, опустив глаза, водила когтем по столу...

А сам хвостовский воевода - тот говорил и говорил без остановки. Сперва он рассказал о том, какой здесь был весной пожар и как он со своими лучшими тушил его, весь обгорел, потом - об урожае дынь - Хвостов, кстати сказать, всегда был славен дынями, - потом о пасеке: он пасеку любил и сам ходил за пчелами.

- Вот, - говорил Урван, - ты, знаю, не поверишь, но пчелы, я тебе скажу, ведь не глупее нас! Вот подхожу я к домику, снимаю дымокур...