Ведьмино отродье

А то, бывало, сразу после трапезы они садились на каталку и ездили по городу - на верфь, в торговые ряды, по мастерским, коптильням, сушильням, складам. Встречали их подобострастно. Мели хвостами, ныли от восторга, несли вино и мед, орешки, леденцы. Князь ничего не брал, не отвечал на шутки; сразу садился, требовал отчеты. Считал он быстро и без косточек, в уме, и помнил все раскладки. Его пытались сбить, запутать - бесполезно. Он видел, чуял их насквозь. И каждый день... Вот хоть вчера! Сперва такое: Дерзой, десятник на коптильне, опять был взят на воровстве. Нещадно бит. Потом на дровяных складах открылась недостача. За то всех сторожей клеймить! Потом донос: на верфи кто-то тайно режет сети. Поймать! И заковать! И привести! Ар-р! Ар-р!

А вечером, когда внизу плясали, пели, гоготали...

Князь брал шкатулку, открывал ее и доставал оттуда досточку и фишки. На досточке - квадратики и линии. А фишки - это как бы князь, княгиня, корабли, повозки, воины. В квадратиках - стоять и набираться сил, по линиям - ходить. Игра на первый взгляд очень простая, но выиграть у князя было невозможно. Порой они сидели до утра. Князь говорил:

- Шу - это вам не кубик. Тут надо... Да! Даже Крактель, и тот со мной не совладал! Ух, погонял я старика под стол! Ух, попинал я его там!

И горделиво щурился, показывал особенно полезные ходы и объяснял, как лучше бить на упреждение, заманивать, чем можно жертвовать, а как наоборот... И вскоре Рыжий наловчился и стал играть с князем почти на равных. Князь говорил:

- Ну вот теперь совсем другое дело. Теперь... Вот так!

И делал ход. И Рыжий хмурился, сопел. Князь, подождав, вставал, бил лапой по столу. Входил слуга и подавал вина и жареных орешков. Луна катилась на исход. Дымск спал. Лучина догорала...

Ну, а когда случались письма от Юю, князь, развалясь на шкуре чудо-зверя, говорил:

- Читай.

Рыжий читал. Письма всегда были пустые, ни о чем - о Дангере, то бишь о длинноухом, танцах, пирах и прочей чепухе. Ну а в конце она всегда перечисляла приветы - поклоны. Последним был всегда поклон и "нашему покорному слуге". Услышав про "слугу", князь каждый раз весело улыбался, говорил:

- Дерзка! Дерзка! Но ты не обижайся. В Фурляндии они все там такие. А в Харлистате что! А что у горцев!..

И так всегда - о чем бы князь ни говорил, он каждый раз все сводил на Горскую Страну. Вот только что было о чем-нибудь другом, а он уже опять: слушай, Рыжий, смекай: там, за Морляндским страшным перевалом на тайных приисках работают слепые невольники. Это чтобы никто из них не убежал, их сразу ослепляют. И там, на этих приисках... Так и на этот раз:

- Так вот, - князь продолжал, - на этих приисках только на Ближнем Логе в день намывают семь туганов золота. А это в пересчете на монеты... и посмотрел на Рыжего.

Тот, помолчав, сказал:

- Пять тысяч двести шестьдесят.

- Да, правильно. И ты теперь представь, что будет, если мы...

Ну, что там будет, так это пока неизвестно. Пока что было только то, что вот уже два года князь усиленно готовился к Горской войне. Скупал оружие и набивал склады провизией. Писал в Тернтерц, интриговал. Он и Юю отдал за Дангера в надежде на военный союз. И Лягаша послал... А летом сам два раза ездил на границу. Рыжий, оставшись за него, один спускался на крыльцо, судил и принимал гонцов, метался по купцам, по мастерским. Князь возвращался, он докладывал. Играли в шу. Охотились. Рыбачили на Низких Островах. И там, на Островах...

Да, тогда ночь была. И догорел уже костер. Спал князь, и спали лучшие. Взошла Луна. Рыжий поднялся, вышел из шатра и, никого не разбудив, спустился к берегу. Сидел, смотрел на лунную дорожку на воде. Ждал. Ждал... Чего он еще ждал? Он, бывший дикий рык, всего за один год взошел на самый Верх. Он теперь первый воевода. Спит на пуховом тюфяке и пьет только шипучее. Он любит хвойный дух, и слуги каждый день меняют на полу иглицу, которые нарочные гонцы везут издалека. Вот он каков теперь! Вот он в какой силе! И все ему завидуют. А он... Чего это он здесь, на берегу, сидит? Ждет, что ли? Зря. Да он и сам прекрасно знает, что он напрасно ждет, никто ему больше не явится. И то не потому, что Незнакомца и в помине нет, а просто потому, что он в него давно уже не верит. И так случается со всеми; все поначалу верят в чудеса и ждут этих чудес, надеются, а после, помудрев, уже не верят - только притворяются. И так и он теперь. Смотрит на воду и пытается представить чудо, а в голове-то у него совсем другое! В Дымске две тысячи четыреста четырнадцать домов, в них девять тысяч триста двадцать восемь едоков, а недоимок числится на каждого по шесть с полтиной. И если...

Да! Вот то-то и оно! Он встал, прошел в шатер и лег. Зажмурился. Как жаль, что глупость, как и детство, не вернуть. Как жаль, что если даже вдруг Юю возьмет да и приедет в Дымск... А не приедет ведь! Она ж теперь, как и Убежище, - видение.

А может, и вся жизнь - это только видение?

Глава пятнадцатая

УРВАН