Ведьмины круги (сборник)

Теперь не знаю, что с ним, где он, но прошлой осенью приходит перевод на пятьсот тысяч. Дочка извещение привезла. Поехала в город, получила перевод. Послано из Ленинграда, а обратного адреса нет. Я сразу поняла: от него деньги. Мы с Кларой в то время не знали, как зиму пережить: в хлеву крыша течет, дым из печки не в трубу, а в комнату валит. Надо мужиков нанимать, самим не сладить. А жгут его деньги руки. И чего, думаю, прислал? Совесть заговорила? Не верю. Поиздеваться, значит? Милостыню подать? Когда мать его распинала за воровство, я же помню, он глумливо так спрашивал: «А вы очень честные? За честность и килограмм картошки не дают. От честности только пухнут». Ты думаешь, честные деньги он мне прислал? Не верю. И вообще не верю, что у него могут быть честные деньги. Помучилась я и поехала по его старому адресу. Дом нашла, во дворе походила – и на электричку. А сама оправдание себе ищу, думаю: вряд ли он уже живет в этой комнатенке, а значит, нет у меня его адреса и возвращать деньги некому. Приехала в Пупышево и тут же бутылку водки купила для соседа, чтобы дверь перевесил. Из сатанинских денег купила. Пенсии у нас смехотворные, мы этих бутылок не напасем, а от печника и бутылками не откупишься. Год уже прошел, деньги те истрачены, а я все вижу его, сатаны, ухмыляющуюся морду, и говорит он будто бы мне: «Ах, вы очень честные? А моими нечестными денежками не побрезговали?» Как со всем этим жить? А как мне ТУДА со всем этим отправляться? Что я ТАМ скажу, если спрашивать станут?

Вроде бы Нина Ивановна и говорила для меня, но потом я подумал, что скорее для себя или для Него. Я имею в виду Бога. Я даже не был уверен, ответит ли она на мой вопрос.

– А вы про эти деньги Кларе рассказывали?

– Зачем ей знать? Клара негордая, она бы взяла и спасибо сказала, – отозвалась она и попросила: – Скажи Кларе, я кушать хочу.

Она засмеялась. Смех был не очень естественный, какое-то слабое надрывное кудахтанье. Но это был смех. Я подскочил к Кларе, дремавшей на стуле, и тихонько потряс ее за плечо, указывая на Нину Ивановну. Клара подошла к сестре и тут же радостно и неуклюже засуетилась у плиты.

Нина Ивановна села в постели, с помощью Клары надела на рубашку шерстяную кофту, а ела сама, без всякой помощи. Вся эта деятельность, должно быть, утомила ее, и я ожидал, что она захочет отдохнуть. Она действительно легла. Клара принялась затапливать печку. На улице было уже совсем темно. Я посмотрел на жестяные ходики с нарисованной кошачьей мордой. При каждом движении маятника в прорезях кошачьих глаз ходили зрачки.

– Мне надо в город, метро в двенадцать закрывается.

– Куда тебе ехать, на ночь глядя? Ночуй в бане, там и дочка с зятем спят, – предложила Нина Ивановна.

После еды лицо ее порозовело, голос окреп. Все складывалось удачно. Ведь разговор наш еще не был закончен. Но это означало, что и завтра утром я не выеду в Шапки.

– Что вы знаете про Люсю? – задал я главный вопрос.

– Что я про нее знаю? Ничего. Подозреваю ли, что этот сатана куда-нибудь ее увез или что-нибудь с ней сделал? Так я уж говорила: я его во всем подозреваю.

Она замолчала. Кажется, на сытый желудок ей уже не хотелось предаваться тяжелым воспоминаниям, и обида, похоже, в ней притихла. И все-таки Нина Ивановна сказала:

– Она еще одна жертва и еще одна моя вина.

– Когда вы с ней встречались?

– Она еще девчонкой была. Как-то он привел ее; я одна была, надомно работала. На машинке, на пишущей. Дипломы перепечатывала людям, диссертации, статьи всякие. А до этого – в машинописном бюро. Видишь? – Она показала мне свои куриные лапки с кривыми от распухших суставов пальцами. – Болят. Ночью болят и к холоду. И от работы болят. Но я про Люсю. Я и знать ее тогда не знала. Смотрю – девчонка, растрепанная вся, глаза безумные. Прямо невменяемая. А он мне велит: «Чтобы глаз с нее не спускала, из дому ни шагу, и чтобы никто про нее не знал! Своим наври что хочешь. И приведи мне ее в порядок. Не сделаешь – пожалеешь!» И так он это сказал, что я вздрогнула. Выхода у меня не было. Я сразу подумала, что девчонку надо бы врачу показать: у нее было нервное потрясение, а может, и похуже что. Сижу, работаю, а она забьется куда-нибудь и воет – остановиться не может. Домашним наплела, будто она моя дальняя племянница и должна у нас пожить, пока ее мать комнату в общежитии не получит. Хлебнула я с ней! Ее нужно было по-настоящему стеречь, боялась в магазин выйти: вдруг что-нибудь над собой учудит. А девчонка рассказала – не сразу, она долгое время совсем молчала, – ну, в общем, что сатана с ней сделал. Знаешь что? Изнасиловал.

Нина Ивановна сказала это, снизив голос до шепота, и подождала, как будто надеялась, что я знаю Люсину историю. Поскольку я молчал, она продолжила снова шепотом, словно нас кто мог услышать: