Ведьмины тропы

Отец Евод, возрадовавшись, что повел к искуплению великого грешника, рассказал, где святая Церковь спрятала Аксинью, ведьму, блудницу. И оттого Степан готов был расцеловать батюшку, да удержал чувства. Лишь руку его облобызал на прощание.

Еловский староста поймал Степана у ворот, рассказывал про людей, что лишились крова, пытался выпросить милости, да Степан лишь махнул рукой: мол, уйди прочь, и во весь опор ринулся в Соль Камскую. И потоки дождя, что хлынули с внезапно разверзшихся небес, казались ему райской водицей.

* * *

А отец Евод в тот вечер долго сидел в церквушке, смотрел в грустные глаза Спасителя, спрашивал совета и вспоминал то, что хотел бы навеки забыть.

Верно ли он сделал, когда рассказал Степану Строганову тайну? Ее доверил ему отец Леонтий – по старой дружбе.

Но слышал крики сестры своей и, прикрывая усталые глаза, вновь переживал страдания, вновь винил себя. Вернуться бы туда, на много лет назад, в Рязань, да сделать все иначе…

Отец Евод

Когда ему было шесть лет, пришло видение – ангел в сияющем облаке протянул руку и сказал: «Отрок, благодать в твоем сердце». С той поры отец прочил среднего сына в священники: не давал в руки топора и тесла, исправно платил местному иерею за обучение. Старшая сестрица Акулина плакала, целовала руки и шептала с умилением: «Ты станешь великим, как Сергий Радонежский».

Учился со всем прилежанием – грамоту одолел за месяц. В семь лет бойко читал Библию и знал двенадцать псалмов. Чтец, дьякон, уже восемнадцати лет он был рукоположен в священники, женился на смирной девице, благодарил Небеса за всякий день, проведенный в трудах праведных.

Наставники прочили ему большое будущее: отец Евод воодушевлял всякого; был кроток, как агнец, когда просили утешения, и яростен, словно лев, когда речь шла о грешниках. Он возрадовался бы и малому приходу, но скоро стал настоятелем одного из крупнейших храмов Рязани, и братья Ляпуновы[74] ходили к нему за советом. Смутой истекала тогда Московская земля, кровь лилась, бесы людям шептали в уши худое…

Сестрица Акулина вышла замуж за человека нищего, но спесивого. Вместе с мужем своим творили худые дела, варили зелья да продавали их тем, кто за Василия Шуйского, за бояр скудоумных[75]. И тем, кто за самозванцев, прости Господи.

Много людишек тогда бегало вокруг их дома точно одержимые. Отец Евод не раз и не два приходил к сестре, требовал сжечь зелья и тайные книги, стыдил мужа ее. Раскатами небесного грома казался его голос, сам кидал горшки с зельем в огонь, они шипели, вспыхивали бесовыми огнями. Сестрица умывалась слезами, целовала руку и крест, раскаивалась…

А скоро он вновь слышал о бесчинствах, творимых в доме зятя. И все, что приключается нам, бывает за злые дела наши и за великие грехи наши[76]. Готовили греховодники зелье для Прокопия Ляпунова, сильного да смелого, коего саблей не одолеть. О том пошел слух по Рязани.

Приставы хватали людей да быстро вызнали все и больше того, что было: и имя служилого, что решил расправиться с Ляпуновым и получить награду от его врагов, и состав зелий, и все прошлые грехи. А отец Евод, забыв о сане своем, рыдал, запершись в клетушке под колокольней, и винил себя: не уберег сестрицу.

Времена тогда были суровые, измена не прощалась. На следующий день схватили Акулину и ее мужа. Заточили в темницу и отца Евода. Выпустили лишь, чтобы поглядел на казнь сестрицы и зятя своего. Огонь под ногами Акулины, вопли ее, горящая плоть не уходили из снов…

Долго он сидел в земляной тюрьме. Гнил с головы до ног. Ангелов видел. От бесов отмахивался нательным крестом. А потом воеводе стало не до заблудшего священника.

Выпустили его да отправили подальше от Москвы да Рязани, в те земли, где и батюшка с гнильцой за хорошего сойдет.

Так и оказался отец Евод в деревушке Еловой.

* * *

Вспомни прошлое, загляни в кипящую бездну…

«Не себе отмщающе, возлюблении, но дадите место гневу. Мне отмщение, аз воздам, глаголет Господь»[77].

Не держал он зла, простил тех, кто безо всякой вины заточил его в темницу; жену, что исчезла без вести, но сказывали: видали пляшущую с разнузданным ляхом.

Отец Евод всякий день возносил слова благодарности, любил паству аки детей своих, увещевал всякого, к добру вел за руку. Ту же глупую знахарку из Еловой.

Акулина – Аксинья. Слабость – сила.

– Э-эх, – вздохнул он и пошел на ночлег в дом Георгия Зайца.

Еще один грешник в блеющем стаде. И сейчас, во дни испытаний, ему как никогда нужна помощь отца Евода.

* * *

После разговора с еловским батюшкой Степан пытался собрать воедино мысли, что ползали по стенам да лавкам, по амбарам да сеням, уразуметь, отчего все так нескладно в его жизни. За грехи Бог наказывает, за неправедные деяния? Или то испытания, что обрушиваются на всякого, и грешника, и праведника?

Он чистил сабли и мечи, натирал до блеска лезвия, гладил рукояти с лалами[78] и бирюзой, тем успокаивался и думал все об одном, когда в горницу его ворвался слуга да, не убоявшись гнева, крикнул:

– Помирает он, помирает!

Степан сразу понял, о ком крик. Понял и устыдился себя.