Ведьмы

— Это мысль! — сказал Бруно, несколько приободрившись. — Но как я теперь стану открывать дверцу холодильника и оттуда таскать холодных цыплят и все, что осталось от ужина? А дома у меня каждый вечер так заведено, я уже привык!

— Ну, может, твой богатый папаша раскошелится на особый, мышиный, холодильничек исключительно для твоих нужд, — сказал я, — уж его-то ты сумеешь открыть.

— Говоришь, это ведьма со мной сделала? — спросил Бруно. — А какая именно?

— А та, которая вчера в вестибюле тебя угостила шоколадкой.

— Старая гнусная корова! Вот ведьма! — заорал он. — Ну она у меня попляшет! Где она? Кто такая?

— Забудь, — сказал я, — шансов у тебя ноль. Главная твоя проблема сейчас — твои родители. Как они на все это посмотрят? Отнесутся ли к тебе с должным пониманием и любовью?

Бруно на миг призадумался.

— По-моему, — проговорил он наконец, — папа, в общем, расстроится.

— А мама?

— Она до смерти боится мышей, — вздохнул Бруно.

— Выходит, дела у тебя не важнец, да?

— Почему — только у меня? — возмутился Бруно. — А у тебя-то чем лучше?

— Моя-то бабушка все прекрасно поймет, — сказал я. — Она все знает про ведьм.

Бруно снова отгрыз кусочек бутерброда.

— И что ты предлагаешь? — спросил он.

— Я предлагаю, — ответил я, — прежде всего пойти сейчас вместе к моей бабушке и с ней посоветоваться. Уж она точно сообразит, как нам быть.

И я двинулся к двери — теперь она была открыта. Бруно, не выпуская бутерброда из лапы, последовал за мной.

— Вот выйдем в коридор, — сказал я, — и припустим, как бешеные. Держись поближе к стене и не отставай от меня. Не разговаривай, старайся остаться незамеченным. Учти — почти каждый, кто тебя увидит, захочет тебя убить.

Я вырвал бутерброд у него из лапы и отшвырнул подальше.

— Пошли, — сказал я. — Не отставай.

Привет, бабуся!

Оказавшись вне бального зала, я тут же припустил, как молния. Пронесся по коридору, миновал салон, читальню, библиотеку, гостиную, выбежал к лестнице. И бросился вверх по ступеням, легко перебираясь с одной на другую и все время держась поближе к стене.

— Ты здесь, Бруно? — шепнул я.

— Ага, — был ответ.

Наши с бабушкой комнаты были на пятом этаже. Ничего себе подъемчик! Но зато мы не встретили ни одной живой души: остальные клиенты отеля пользовались лифтом. На пятом этаже я метнулся по коридору к бабушкиной двери. У двери стояли и ждали чистки ее башмаки. Бруно был рядом.

— А теперь куда? — шепнул он.

И вдруг я увидел, что по коридору прямо на нас идет уборщица. Я сразу ее узнал: это она наябедничала директору насчет моих белых мышей. То есть явно была не тот человек, которого я хотел видеть в моем теперешнем состоянии.

— Живо! — шепнул я Бруно. — По башмакам!

Я запрыгнул в один башмак, Бруно в другой. Я думал, эта тетка пройдет мимо. Но она не прошла. Поравнявшись с нашими башмаками, она наклонилась и их подняла. А потом сунула руку в тот, в котором спасался я. И задела меня пальцем — ну я его и укусил. Сдуру, конечно, признаю — абсолютно необдуманный поступок. Она завопила так, что слышно было, наверно, на судах далеко в Ла-Манше, бросила оба башмака и что есть сил дунула по коридору.

Бабушкина дверь открылась.

— Что еще такое тут происходит? — спросила она. Я тем временем метнулся в комнату, Бруно — за мной.

— Закрой дверь, бабуся! — крикнул я. — Да поскорей!

Она огляделась, но — никого не увидела, кроме двух темных мышек на ковре.

— Закрой, закрой дверь, — повторил я, и тут уж она разглядела, кто это говорит, и узнала мой голос. Она остолбенела, она окаменела — буквально. Все-все — голова, руки, ноги — все сделалось вдруг неподвижно, как у мраморной статуи. Лицо у бабушки было даже белее мрамора, и глаза так вытаращились, что сверху и снизу показались белки. А потом она начала дрожать. Сейчас, подумал я, потеряет сознание и рухнет.

— Дверь, дверь закрой поскорей, бабуся, — попросил я снова. — А то наша жуткая уборщица ввалится!

Наконец она овладела собой настолько, что смогла закрыть дверь. И, прислонившись к ней, смотрела вниз, на меня, вся трясясь, с совершенно белым лицом. Я увидел, как слезы набежали ей на глаза, закапали по щекам.

— Не плачь, бабуся, — сказал я. — Могло быть и хуже, гораздо хуже. Я же от них убежал. Я живой. И Бруно тоже.

Очень-очень медленно она наклонилась, взяла меня на ладонь. Потом другой рукой взяла Бруно и поставила нас обоих на стол. Посредине стола стояла ваза с бананами, и Бруно, не теряя времени, подскочил к ней и стал зубами сдирать кожуру с одного банана.

Бабушка, чтобы не упасть, схватилась за ручку кресла, но при этом не отрывала от меня глаз ни на секунду.

— Ты сядь, сядь, бабуся, милая, — сказал я.

Она прямо упала в кресло.

— Ох, миленький ты мой, — бормотала она, а слезы лились, лились у нее по лицу, — бедненький ты мой. Что они с тобой сделали?

— Знаю, ба, что они сделали, знаю, что я теперь собой представляю, но — вот забавно — не очень-то я убиваюсь. Даже не злюсь. Все вполне себе сносно. Знаю — я теперь не мальчик и мальчиком мне никогда уж не стать, но все будет хорошо, раз у меня есть ты, а значит, есть кому обо мне позаботиться.