Ведьмы Холодного острова

— А я так больше никого и не нашел, — качнул головой Рутиков.

— Печально.

— Жизнь печальна, девушка, — сказал он и сел в свое кресло.

— А как вы относились к тому же уголовнику Жиркову? К Чаргину? И как с ними вела себя Марианна?

— Да никак я к ним не относился. Наша связь с Марианной была инкогнито. Строжайше! Мы ведь в деревне живем, товарищ журналист! Это же вам не Москва! Я — женат, она — молодая девушка. Короткие встречи, и более ничего. Жиркова это я помог посадить в очередной раз, он домогался до одной девицы, распустил руки, наша милиция и отправила его по этапу. Чаргин был мрачным, настойчивым, какими бывают зацикленные на чем-то юноши. Марианна отказывала ему с завидным упорством. А он не понимал — в чем дело? У нее же никого нет! Думаете, легко нам было? Вот так, таиться?

— Думаю, вам было очень сложно, — вздохнула Юля.

— Вот именно. Очень.

— А сами вы на кого подумали? Сразу?

— Сам я ничего толком не думал. Когда я узнал, у меня случился нервный срыв. Потом уже стал соображать. Люди говорили про ведьмака, но мне не больно верилось. Уж слишком это фантастично! Я вообще в ведьм не больно верю.

— А это вы зря, Борис Борисович…

— Почему?

— Я с ними разговаривала — страшные женщины.

— Может быть. Но чтобы вырезать сердце… Не верю. Уголовник Жирков был мелким хулиганом, рисовщиком, думаю, он бы мог кому-то, если говорить на их жаргоне, сунуть перо в бок и скрыться, но вырезать сердце — вряд ли. Это мог сделать только тот, у кого у самого сердце было вырвано. И если говорить честно, я думал на Чаргина. Но у него было алиби — он где-то пировал с двумя друзьями. Оба молодчика поклялись, что проводили время вместе. А ведь ее еще изнасиловали! Боже, боже… — Рутиков закрыл лицо руками. — Вот вы пришли, и мне все это вспомнилось, весь этот ужас…

— Простите, но я хочу найти убийцу студентки из лагеря археологов, и у меня есть все основания думать, что два эти убийства связаны между собой.

— Но ведь двадцать лет прошло, — вздохнул Рутиков.

— В пределах жизни одного маньяка допустимо. Разве нет?

Заведующий клубом взглянул в глаза гостьи.

— Да, в пределах, — согласился он.

— И я о том же. Ведьмака Ершова нет в живых, зарезали Жиркова, уехал с концами Семен Чаргин. Поэтому я и решила навестить вас. Я не стану писать о ваших личных делах, можете не беспокоиться.

— Пишите что хотите, — вдруг сказал Рутиков. — Мне все равно. И уже давно.

Юля встала.

— Если у меня будут вопросы, я могу вам позвонить?

— Конечно, — ответил Рутиков, достал из стола визитку и протянул Юле. — Успехов в расследовании.

— Всего вам доброго, — кивнула Юля и направилась к дверям кабинета.

4

Дома у Кирилла она обнаружила поедающего ее курицу Феофана Феофановича Позолотова. Он сидел все в тех же кошмарных семейных трусах и жадно ел жареную птицу с картошкой, с салатом из огурцов и помидоров. Причем запивал он ужин домашним вином, которое, как видно, выудил из кладовых Белозёрского.

— Да вы гурман! — увидев историка, отвернулась Юля. — Может, вы все-таки будете одеваться, а, Феофан Феофанович? Не одни в доме. — Она требовательно повернулась к нему: — А если я буду голая ходить?

Позолотов с интересом уставился на Юлю, провел вертикаль своими всегда выпученными глазами — от макушки до носочков девушки.

— Я не против, Юленька, ходите, — и вновь взялся за еду.

— Размечтались. — Юля даже подбоченилась от такого выпада. — Ваше неглиже меня смущает. Что это такое? Где стыд-то?

— Какая же вы ранимая, Юленька, — с аппетитом причмокивая, отозвался Позолотов. — Доем и оденусь. Кирюша такую курицу сочинил — объеденье!

— Это я ее сочинила, Феофан Феофанович, а не Кирюша, — сказала девушка.

— Правда?

— Правда. Я рада, что вам понравилось. Кирилл в Семиярске, скоро будет.

Она решила ужинать, когда вернется Следопыт. И то и дело брала в руки телефон. Неужели Георгий не позвонит ей? Сердце едва не выскочило из груди, когда телефон запел и высветился его номер.

— Алло! — радостно вырвалось из нее.

Как она ни старалась быть ровной и даже нарочито холодной — не вышло!

— Привет. Как у вас там, в Раздорном? Ты же в Раздорном?

— Я в Раздорном.

— И как дела?

— Ты много пропустил, Гоша.

— Я не Гоша, Юленька, как бы тебе этого ни хотелось.

— Ладно, ладно, Георгий.

— Так как дела?

— Этого так просто не расскажешь. Но события наворачиваются как снежный ком.

— Во скольких опасных ситуациях ты уже побывала? — В голосе Малышева слышалась легкая издевка и даже вызов.

Вот как он решил вести диалог! Снисходительно, свысока! Чувство, недавно так захватившее Юлю, таяло на глазах. Что случилось? Где его сердечность? Открытость? Как такое могло быть? У Юли вдруг задрожали губы, и она почувствовала, что если сейчас произнесет хоть одно слово, то дрогнет и голос, и он поймет, каково ей сейчас. Сколько он причиняет ей боли этим тоном, выбранной позицией. Она выждала паузу, собралась, вдохнула поглубже, выдохнула. Хватит быть размазней.

— Алло, Юля? Ты меня слышишь?

— Да, слышу, — твердо ответила она.

— Я беспокоюсь за тебя.