Ведьмы Холодного острова

— Вы знаете, что два дня назад в студенческом лагере археологов под Раздорным была убита девушка, студентка?

— А-а, — кивнул Рутиков. — Вон вы о чем…

Эта новость оказалась для него неприятной, можно было не сомневаться. Но не само убийство, а именно та новость, что делом заинтересовалась пресса, да еще из Москвы.

— Значит, уже знаете.

— Да все знают, — признался Рутиков. — Только об этом и говорят. — Он покачал головой. — Всё Раздорное шепчется…

— А почему всё?

— Неужто сами не знаете?

— Знаю.

— Так что же?

— Хочу, чтобы вы мне ответили.

Рутиков устремил на Юлю раздраженный взгляд:

— Почему вы так со мной разговариваете? Как вас там — Юля? Из какой вы газеты?

— Я учусь в МГУ на журналистике. И представляю «Аргументы и факты». Мне поручают заниматься самыми таинственными, а подчас и самыми грязными делами, Борис Борисович. А это самое таинственное и самое грязное дело, с которым я только сталкивалась. Так почему шепчется все село Раздорное об этом преступлении?

— Девушке вырезали сердце, насколько я знаю.

— Именно так. А еще почему?

— Потому что у нас тут ведьмы живут, — усмехнулся он, — и самые настоящие, между прочим. И от них можно ждать чего угодно.

— И это верно. А еще?

— Да что же вы меня пытаете? — возмутился Рутиков.

— Ваш страх удивляет меня, Борис Борисович. Вы не хотите назвать истинную причину беспокойства всего вашего села.

Щеки Рутикова ярко вспыхнули и мелко затряслись. То ли это был страх, то ли ярость.

— Сами скажите, — с вызовом бросил он.

— И скажу. — Юля вынула из сумки записную книжку, и Рутиков тотчас стал есть ее глазами, точно в этой зеленой книжке хранилась какая-то тайна. — Точно такое же преступление было совершено у вас с Раздорном двадцать лет назад. — Рутиков опустил глаза: он понял, что московской журналистке известно все. — А Юля тем временем продолжала: — Была убита девушка Марианна Колосова. Умница, красавица, она пела в хоре, в хоре, которым вы тогда руководили. Да-да, я знаю очень многое. Куда больше, чем вы думаете. — Юля раскрыла книжку и прочитала: — «Главными подозреваемыми были следующие люди: ведьмак с Холодного острова Балуй Ершов, уголовник Игорь Жирков, одноклассник Марианны Колосовой — Семен Чаргин и руководитель хора, в котором пела Марианна, Борис Борисович Рутиков».

— Что?! Да как вы…

— Я говорю только то, что мне известно от других лиц. Важных лиц, — добавила Юля. — У ведьмака Ершова не было видимых причин убивать Марианну, Жиркова она отвергала, и неоднократно, он мог пойти на такое преступление, и легко, это преступление мог совершить и Семен Чаргин — ее одноклассник, который тоже добивался Марианны. А еще по ней сох руководитель хора, он тоже был влюблен в красавицу Марианну, хотел развестись и жениться на ней. Говорят, — Юля вспомнила слова Кудряшова, — он ее долго добивался, хвостом за ней ходил, чего только ни обещал. Горы золотые! Но она отвергла всех и была убита. Поправьте меня, если я в чем-то ошиблась.

— Вы знаете и впрямь многое, Юля, но далеко не все, — усмехнулся вдруг Рутиков. — Далеко не все! Хотя подготовились вы на славу. Только вот с руководителем хоря у вас накладочка вышла.

— Какая накладочка?

— Марианна любила своего руководителя, вот в чем все дело. Ему было тридцать, ей — восемнадцать, он учил ее петь, у нее был талант, он открывал для нее новые горизонты. — Рутиков тяжело встал и подошел к окну. — Ну, хватит уже говорить обо мне в третьем лице. Впрочем, того меня уже нет на свете. — Он обернулся к гостье. — Нынешний я — это другой человек. У меня было письмо от нее, где она признавалась мне в любви. А вот я не писал — на словах ей говорил.

— Такое письмо дорогого стоит, — честно призналась Юля. — Где же оно?

— В печке. Жена, мир ее праху, нашла, устроила истерику и бросила в огонь. А я его как зеницу ока берег.

— Жаль, такое письмо лучше любого свидетеля.

— Это верно. Но письмами дело не ограничивалось. Мы встречались. Тут, в клубе. На диване была наша любовь. Говорю вам это, чтобы вы больше ко мне не приставали. На том диване я и признался Марианне, что люблю ее. Я ведь и впрямь даже хотел развестись и жениться на той, кого полюбил. Это уже было после того, как моя жена нашла письмо и сожгла его. Но жена сказала, что убьет себя, убьет всех, отравит, и тогда я решил подождать. Она была старше меня, моя жена, Лариса, на десять лет. Я был тютей, женился, когда мне было двадцать, а ей — тридцать, опытная женщина, делала со мной, с душой моей все что хотела. Потом оказалось, что она больна. Артрит. Стала плохо ходить. И стала еще злее, нетерпимее. От истерики к угрозам и обратно. Моя любовь к Марианне стала для нее роковым наваждением. И сколько же было в ней злорадства, когда она узнала, что Марианну убили, да еще таким страшным образом. До сих пор помню ее сияющее победоносной злобой лицо. «Туда и дорога этой шлюхе», — сказала она мне. Я к ней больше не притронулся никогда в жизни. Она умерла через десять лет от инсульта. Иначе говоря, ровно десять лет назад.

— Вот это история, — выдохнула Юля. — Прямо греческая трагедия… Простите.