Ведьмы поместья Муншайн

Урсула старается не думать о том, что будь Руби более разумной, то представила бы совсем другой контраргу– мент.

– Да я не знаю, это какие-то сверхсекретные сведения, потому что Тэбби сотрудничает с министерством… министерством вымерших животных.

Другая Руби сказала бы, что это полная фигня, но сейчас она глупо улыбается и понимающе кивает, словно все так и должно быть.

– Не могу поверить, что Магнус ушел, не попрощавшись, – расстроенно говорит она.

– У него тоже неотложные дела, – объясняет Урсула. – Лошади неожиданно заболели.

Как больно рассказывать о том, что действительно было, только много лет назад. Урсула боится, что Руби вдруг все вспомнит и поймет, что ее обманывают, но она лишь вскакивает на ноги и спрашивает:

– И как они? Может, мне тоже туда поехать?

– Нет! – вскрикивает Урсула, и Руби пугается. – Уже не надо, – тихо прибавляет Урсула. – Он только что звонил и сказал, что лошадям уже легче. Он просил поцеловать тебе и передать, что заглянет завтра.

Урсула никуда не отходила, и никто не звонил, но Руби согласно кивает и успокаивается.

– Ты не поможешь мне раздеться? – просит Руби. – Снять все эти наслоения?

Урсула растерянно моргает:

– Наслоения? Но я думала, что ты…

– Нет, у меня не вышло перепревратиться, – говорит Руби, потупив взор. – Магия не сработала, так что пришлось прибегнуть к кустарному способу.

Так было всегда, с ранних лет: если Руби хотела стать девочкой или женщиной, а сил не хватало, она прибегала к обычному переодеванию. Потому что более естественно чувствовала себя именно в женском облике. Переодевание было лишь временной мерой, пока Руби не накапливала достаточно сил для преображения.

И вот сейчас у Руби не получилось преобразиться, ей стыдно, и у Урсулы сжимается сердце от жалости.

– Конечно, я помогу тебе, – говорит она. – Для меня это большая честь.

Доверившись своей моторной памяти, Урсула начинает совершать движения, которые, конечно же, не забыла. Она аккуратно снимает накладные ресницы Руби. Затем, взяв бутылочку с тоником, обильно смачивает им ватный диск и протирает кожу Руби вокруг линии волос. Затем аккуратно поддевает спереди сетку парика, убирает слой закрепляющего театрального клея и снимает парик, под которым на голову Руби натянута тонкая, как чулок, шапочка.

Урсула передает Руби парик, полагая, что та бережно наденет его на голову манекена, но та просто швыряет его на комод, и Урсуле приходится самой все делать как надо. После этого она расстегивает клипсы Руби, ее ожерелье и кладет все это в ящик с драгоценностями.

Наконец, Урсула стягивает с головы Руби шапочку – со своими настоящими волосами, тонкими как пух, она выглядит беспомощно, словно только что вылупившийся птенец. Дальше начинается самое трудное, и в ход идут кольдкрем и много ватных дисков, чтобы очистить кожу от основы, пудры, туши и губной помады.

Урсула всегда дивилась, когда из-под накладных бровей Руби застенчиво показывались ее настоящие брови. То же самое касалось и всех остальных черт лица Руби непреображенной. Вся процедура походила на проявление фотографии, только в обратном порядке, когда вместе роскошного цветного снимка перед глазами постепенно возникает негатив, а затем – просто чистый лист бумаги.

Один ватный диск цепляется за щетину Руби – его приходится выбросить и заменить на новый. Через десять минут всех этих монотонных движений, что сродни медитации, Урсула заключает:

– Так, с макияжем расправились, теперь давай раздеваться.

Руби послушно становится в середине комнаты и поворачивается к Урсуле спиной, чтобы та могла расстегнуть молнию. И вот уже платье лежит у ног Руби, и она вышагивает из него. Несмотря на то что на ней надеты трусы, Урсула чувствует себя неловко.

– Так, теперь подними руки, снимаем грудь, – нарочито грубо приказывает Урсула, стараясь скрыть свое смяте– ние.

Руби подчиняется, и Урсула начинает снимать силиконовые накладки.

– Поосторожней с сиськами, они стоят кучу денег, – приглушенно бубнит Руби. Это ее старая фраза, она всегда так говорила.

И вот теперь Руби стоит перед Урсулой – c волосатой грудью, с недельной щетиной на лице. Без грима и всех этих женских «доспехов» она кажется совсем беззащит– ной.

– Спасибо, – смущенно говорит Руби.

– Не за что.

И тут взгляды их встречаются. Урсула чувствует давно знакомый трепет и как всем своим существом она словно уменьшается до крошечной точки. Значит, после всех этих лет ничего не изменилось.

Руби моргает, на лицо ее набегает тень.

– Прости, я забыла, как тебя зовут.

Урсула слышит звон в ушах, как будто Иезавель разбила вазу в комнате гнева. Она сглатывает комок в горле и шепчет:

– Урсула, меня зовут Урсула.

– А я Руби. – Фраза звучит как вопрос, а не утверждение.

– Да, ты моя Руби Тьюсдей.

Руби обхватывает Урсулу руками, словно ища в ней опору.

И вот они стоят так – может, краткое мгновенье, может, какие-то минуты, часы, а может – целую вечность. Но потом Урсула вспоминает про Харона, про все их трудности и про то, что может случиться с Тэбби, и заставляет себя выполнить просьбу Квини. Шепотом на ушко она спраши– вает: