Ведьмы. Салем, 1692

Начали складываться некие базовые правила игры, некоторые из них можно назвать беспрецедентными. Причастные к колдовству могли оказаться мужчинами или женщинами, молодыми или старыми, странствующими нищими или процветающими фермерами, уважаемыми прихожанами или аутсайдерами. Как вскоре поймет Джайлс Кори, выражать сочувствие осужденной супруге – даже если ты до того ее оклеветал – небезопасно. Указать на виновность второй половины более приемлемо: Уильям Гуд, например, так и не попал под следствие. За скептиками начинали пристально следить. Имея возможность наблюдать и за обвиняемыми в колдовстве, и за их обвинителями с более близкого расстояния, чем кто-либо помимо Пэррисов, Джон Индеец вполне мог решить, что есть смысл назвать имена других раньше, чем другие назовут твое имя. Очевидно, безопаснее быть околдованным, чем обвиненным. Подозрения росли и множились всю неделю, которая в остальном выдалась до мурашек тихой. Все словно зависло в неподвижном ожидании. Допрос Данфорта, во время которого девочки сообщили о ведьмовском шабаше, стал своего рода молнией. Теперь пришел черед грома, от раскатов которого даже собака под столом молельни, гревшая ноги своего хозяина, не была застрахована.

Все чаще и чаще кто-то еще видел призрака, на которого указывали девочки. В деревне Салем резко улучшилось зрение. И память. Когда утренние ласточки объявили о приходе весны, констебль Херрик задержал еще четырех ведьм [62]; в последующие дни он сбился с ног, собирая свидетелей и арестовывая подозреваемых. Данфорт придал процессу легитимности, но ни в коей мере его не изменил. Единственным ощутимым результатом стало то, что Хэторн, приняв эстафетную палочку у старшего товарища, пересмотрел свою вступительную речь: в апреле она сделалась более нейтральной, чем в марте. Возможно, он почувствовал, что теперь играет на более высоком уровне.

Первым из четырех очень разных подозреваемых в молельню в восемь часов того апрельского утра вошел Джайлс Кори, за которым тянулся шлейф ярких семидесяти лет жизни. И хотя его свидание с женой на пароме выглядело кое для кого явным доказательством пособничества дьяволу, все же Кори оказался очевидной мишенью по другим причинам [63]. Когда он годом ранее стал членом салемской городской конгрегации, было упомянуто о его скандальной репутации. Полстолетия назад Кори крал со склада пшеницу, льняное полотно, табак и кое-что еще (склад принадлежал отцу судьи Корвина). Кроме того, он перевозил на каноэ лес в то время, когда должен был дежурить на посту, а потом врал об этом в суде. Еще он поссорился с местным школьным учителем и облил его грязной водой; привлекался к суду за скандалы и нарушение общественного порядка. А в 1676 году зверски избил палкой вора, нанеся ему около ста ударов, после чего утверждал, что дезориентированный молодой человек, мол, сам упал. Парень через несколько дней умер от полученных травм.

Вырывая из земли изгороди односельчан и угрожая их лошадям, Кори действовал в злобной манере Сары Гуд. Однажды он предупредил соседа, что если его изгородь не сгорит в этом году, то обязательно сгорит в следующем. В общем, деревья соседа после этого перестали плодоносить (соседом оказался отец зятя Кори. Донес о проклятии двадцатипятилетний муж его дочери, свидетельствуя против Кори). Другой свойственник сообщил, что Кори украл дрова, сено, плотницкие инструменты и двенадцать бушелей яблок. Кроме того, колдун его еще и проклял: у бедняги вышла из строя мельница. За эти годы Кори приобрел сорок гектаров сельскохозяйственных угодий, чего даже самые дружелюбные люди не добивались без крепких слов и уязвленного самолюбия. По всем свидетельствам – включая то, которое дал в суде отец Хэторна, слушавший дело о нападении, – Кори был «очень склочным и вздорным плохим соседом». Его имя часто всплывало в связи с пропадавшими кобылами и мертвыми свиньями. К семейству Кори в Салеме уже давно относились с некоторой враждебностью, их дом считался «нехорошим».

Когда пятнадцать лет назад из-под крыши жилища Проктеров вырвались языки пламени, подозрение сразу пало на Джайлса Кори. Он только-только отбился от другого обвинения, как вдруг кто-то предположил, что поджог – наверняка «дело рук некоего зла». Кори никак не отреагировал на намеки на колдовство, но сумел доказать, что тем вечером находился в постели. Его оправдали. Естественно, он сразу же подал в суд на Джона Проктера за клевету. Однако обманно добродушная натура Проктера проявилась во всей красе, когда вскоре эти двое встретились на дороге (Кори тащил вязанку дров), и он поддел соседа: «Как, Джайлс, ты опять за свое? На твоей телеге – мои дрова!» Кори признал, что это так. После чего они помирились за бокалом вина, подшучивая друг над другом и провозглашая «безграничную любовь» друг к другу, как вспоминал один свидетель. Что же, это было весьма кстати: этим мужчинам предстояло в будущем делить одно очень тесное помещение.