Ведуньи

Руку она не убрала, но пальцы ее чуть-чуть расслабились, и ему ничего не стоило их приподнять. Пятно, которое она так старательно от него прятала, оказалось темно-красным, плоским и довольно большим, примерно с ноготь его большого пальца; оно отчетливо выделялось на ее белой коже.

– Значит, это оно и есть? – удивленно спросил он. – Но ведь это же… самое обыкновенное родимое пятно, только и всего.

– Меня не сама эта отметина беспокоит, – сказала Сара, и он увидел, что в глазах у нее стоят слезы. Он никогда еще не видел ее такой взволнованной. – Меня беспокоит то, что она означает.

Он взял ее за руки, притянул к себе, поцеловал и принялся успокаивать:

– Ничего это пятно не означает! Я таких сколько угодно видел – и у телят, и у щенков, и у поросят. Это самое обыкновенное родимое пятнышко.

Она улыбнулась ему – такой странной улыбкой, что он и хотел бы, да не мог поверить в ее искренность, – и сказала:

– Да, наверное, ты прав. Да, конечно, ты прав, я уверена.

А когда они наконец расстались, у него возникло ощущение, будто она унесла с собой не только часть его души, но и ту часть его кожи, которая соприкасалась с ее телом.

А во дворе Дэниела настиг Гэбриел и, схватив за ворот рубахи, потащил в глубь сада.

– Значит, ты ее увел, – грозно заявил он, смахивая с глаз прядь мокрых волос. – Увел ведь? Нашу доярочку? А ведь тебе известно было, что я первый на нее глаз положил! Я только-только к ней подъезжать начал, а тут ты и подсуетился. Увел ее.

– Да она… В общем, если бы ты ее увел, тогда тебе точно конец!

Гэбриел наклонился к самому лицу Дэниела и прошипел:

– Какой там конец! Если б это я ее в лесу разделал, она бы лежала подо мной и не пикнула!

Жуткое видение предстало перед внутренним взором Дэниела и исчезать не желало, сколько он ни закрывал глаза, сколько ни пытался сосредоточиться на падающих с листвы каплях дождя. А Гэбриел все не умолкал:

– Да если б она не была такой невинной целкой, а ты – сопливым щенком, я бы первым делом подумал: ну, парень, телочку под покровом ночи трахнуть решил.

Видимо, это было что-то вроде добродушной шутки, и Дэниел заставил себя рассмеяться, хотя вышло это у него не слишком убедительно. Потом, набрав в грудь побольше ароматного, промытого дождем воздуха, он дружески хлопнул Гэбриела по плечу и сказал:

– Мне вполне хватило беспокойства с той девчонкой, что всякие разговоры насчет любви и женитьбы со мной вести вздумала, не будучи уверенной, что из этого выйти может. Так что ничего такого мне больше не надо. Да и тебе советую другую девчонку выбрать. – Нахмуренные брови Гэбриела слегка расправились, но Дэниел продолжал гнуть свое, хоть и чувствовал, что дождь уже промочил его рубаху насквозь: – Это ты правильно сказал: доярочка наша совсем еще невинная. Да и не из тех она, чтобы с парнем в лесу валяться, пока тот по-настоящему ее руки не попросит. Так, по-моему.

– Да уж с такими, как ты, она в лесу точно валяться не станет! – не удержался Гэбриел. – А все ж таки увел ты ее у меня! Но и я не внакладе. А хочешь знать, с кем я прошлой ночью в лесу трахался? С той самой кузнецовой дочкой, которая с самого Майского дня все за тобой бегала! Распластал ее, как потрошеную рыбу, так она сама меня потом просила не останавливаться.

И Дэниел молча все это слушал, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

Вот и сейчас, вспомнив тот разговор, он хорошенько тряхнул головой, чтобы прогнать ненужные воспоминания. Затем осторожно извлек из сундука юбку, фартук и свадебные перчатки, поблекшие, пахнущие пылью и плесенью, ставшие такими хрупкими и ломкими, что, казалось, вот-вот превратятся в прах. Он принялся бережно распутывать ленту, затянувшуюся на них узлом, думая о той молодой женщине, которая в этих перчатках шла к алтарю, которой так никогда и не довелось подержать на руках новорожденного сына, так и не довелось прожить хотя бы несколько лет, чтобы смывать грязь с его исцарапанных во время игр коленок…

Наконец он высвободил кольцо. Это было самое простое золотое колечко. Очень маленькое, так что трудно было разобрать, какие слова выгравированы на его внутренней стороне, но в итоге он все же прочел их: Люби меня и никогда не покидай. Он вспомнил маленькие ручки Сары, ее тонкие пальчики с потрескавшейся от работы кожей; наверняка это колечко будет ей впору.

Побрякушка

Я совсем задохнулась, пока добралась до дома, потому что взбираться на холм пришлось чуть ли не бегом, да еще и по дороге придумывать, что бы такое маме сказать. Я даже представить себе не могла, как она воспримет это колечко – снисходительно или рассердится? Все всегда зависит от ее настроения. Впрочем, выбора у меня не было.