Ведущая на свет

Никогда в смертной жизни такого не помню. Нет, я, помнится, кем-то там увлекалась в рамках платонических чувств, но чтобы вот так — до лихорадки, до судорожной боли в груди сходить с ума по мужчине и хотеть — не было такого.

Не было…

Вот и как мне теперь вставать по утрам, вспоминать по утрам ту самую фразу мистера Пейтона, что он сказал мне тогда, на поле: «Просто Хартман шевельнул в вас похоть», — и не уверовать в его правоту?

Кто его знает, может, это можно как-то определить на глаз…

Я не могу думать. В одной постели с Генри мысли — это вообще штука скользкая, верткая, как рыбка в водной струе.

«Утренний долг. Нет, вы вообще уже успели оценить, насколько далеко развернулась наглость этого рыжего типа?

Я ему — должна! Именно в такой форме. За то, что он мне позволяет спать по ночам, милосердно разрешая в рабочее время заниматься все-таки делами.

Красота, а?

Признаюсь честно — когда я тогда шла к нему в первый раз после его легализации, я была уверена — иду поговорить. Выяснить раз и навсегда, насколько истинны предположения Джо, и уж точно ни близко не намеревалась влипать… Вот в это!

А потом…

Мне сейчас нужна только ты…

А дальше было только забвение. Шелестящее разлетающейся в разные стороны нашей одежды, судорожное, алчное. Забвение, которое лишний раз подчеркнуло — мне не судьба считаться хорошей правильной девочкой. Правильные девочки так не проигрывают…

Правильные девочки вот так вот не сходят с ума. Так, что безумию не видно конца и края.

А ведь я — девушка двадцать первого века. Росшая в эпоху феминизма, изобличения всяческих психологических токсичностей, в среде, в которой не поощрялось быть зависимой от мужчины.

Ни в какой форме…

А я и сейчас не могу не коситься зачарованно в сторону Генри, когда он неторопливо набрасывает на свои плечи рубашку. Без лишней спешки — специально для меня, потому что, да, он знает, что я таращусь.

И любуюсь.

Потому что это все — мое!

Ох, папочка, и надрал бы ты мне уши за такое поведение.

— Останешься на завтрак? — оптимистично интересуюсь я, хотя за эти две недели уже выяснила — просыпаться вместе — хорошая традиция, а вот завтракать и ужинать Генри предпочитает у себя или на ходу.

— Нет, пташка, я должен быть в Штрафном Отделе через десять минут, — Генри так искренне вздыхает, что я в нем даже не думаю усомниться. Вот только…

— У тебя смена начинается только через час, — бурчу я, потому что ну кто-кто как не поручитель демона должен быть в курсе его расписания.

Это кстати не первая моя попытка побухтеть, и аргумент против я уже тоже слышала.

— У меня есть свои дела, — спокойно парирует Генри.

Свои дела.

Он не объясняет, что это за дела — с меня должно быть достаточно и того, что мне не приносят жалоб из отдела кредитного отслеживания. Не грешит — и все. Больше мне знать не полагается. Ну, по крайней мере — Генри так считает, он даже потребовал в первый же день, чтобы я отслеживала динамику его кредита только из того, что попадает в мою сводку. Он, мол, согласен огребать за косяки, но давайте не будем мусолить каждый его положительный чих, а то ему и так слишком неловко ходить на работу.

Но кто бы мог предположить, что исчадие ада вдруг окажется настолько образцовым работником, что будет являться на работу на час раньше. Хотя, причины мне тоже известны — он забирает утренние наряды буквально через пять минут после их поступления.

Я подхожу ближе, ныряю ладонями у него под локтями, пытаюсь ухватиться за него покрепче, лишь бы подольше подержаться.

Боже, как же хочется к нему прирасти…

Не было бы необходимости ходить на работу — так и валялась бы с ним в постели.

— Снова пойдешь в архив? — тихо уточняю я. — Все еще не хочешь взять наряд ищейки? Ты прошел аттестацию, да и оплачиваются они лучше…

Пальцы Генри, тонкие, чуткие, такие невероятные — я уже довольно много о их возможностях знаю, проводят по моей кисти, оставляя на коже дорожку его тепла.

— Нет, птаха, в Лондон я не пойду, — спокойно отрезает демон, — мы с тобой уже обговаривали — я не хочу рисковать собственным положением. Без разницы, сколько мне здесь пахать — сто лет или двести. В этой эпохе я все равно с кредитом не расплачусь, так что… Архив — весьма спокойное место, и там мало сотрудников, которые могут представлять интерес для голодного исчадия ада.

— Ладно, ладно, — я это уже ворчу, окончательно уступая его аргументам. Они — на самом деле здравые. Только в архивах же скука смертная… И я точно знаю Генри, он кипучий как ртуть, он там подыхает со скуки втрое сильнее, чем подыхала я.

Вот ведь…

Придумал себе добровольную аскезу, и фиг его теперь отговоришь от неё.

Генри затягивает длинные волосы в хвост, позволяя мне вслепую, наощупь разобраться с пуговицами его жилета.