Читаем Веер молодости. Японские сказки полностью

Ну, тут уж со всех концов Японии, с ближних и дальних островов, потянулись к замку князя самые искусные рассказчики. Попадались среди них и такие, что целый день говорили без умолку, да еще и всю ночь в придачу. Но ни разу князь не сказал: «Довольно!» Только вздохнет:

– Ну и сказка! Короткая, короче воробьиного носа. Была бы с журавлиный нос, я и то наградил бы!

Но вот однажды пришла в замок седая сгорбленная старушонка.

– Осмелюсь доложить, я первая в Японии мастерица длинные сказки сказывать. Многие у вас побывали, да никто из них и в ученики мне не годится.

Обрадовались слуги, привели ее к князю.

– Начинай, – приказал князь. – Но смотри у меня, худо тебе будет, если зря похвасталась. Надоели мне короткие сказки.

– Давным-давно это было, – начала старуха. – Плывут по морю сто больших кораблей, к нашему острову путь держат. Нагружены корабли по самые края драгоценным товаром: не шелком, не кораллом, а лягушками.

– Как ты говоришь – лягушками? – удивился князь. – Занятно, такого я еще не слыхал. Видно, ты и в самом деле мастерица на сказки.

– То ли еще ты услышишь, князь. Плывут лягушки на корабле. На беду, только показался вдали наш берег, как все сто судов – трах! – разом налетели на камни. А волны кругом так и кипят, так и бушуют.

Стали тут лягушки совет держать.

«Давайте, сестры, – говорит одна лягушка, – доплывем до берега, пока не разбило наши корабли в мелкую щепу. Я старшая, я и пример покажу».

Поскакала она к борту корабля.

«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда голова, туда и ноги».

И прыг в воду – шлеп!

Тут и вторая лягушка поскакала к борту корабля.

«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда одна лягушка, туда и другая».

И прыг в воду – шлеп!

Следом третья лягушка поскакала к борту корабля.

«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда две лягушки, туда и третья».

И прыг в воду – шлеп!

Следом четвертая лягушка поскакала к борту корабля…

Целый день говорила старуха, а не пересчитала всех лягушек даже на одном корабле. А когда попрыгали все лягушки с первого корабля, принялась старуха пересчитывать лягушек на другом:

– Вот запрыгала первая лягушка к борту корабля:

«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда голова, туда и ноги».

И прыг в воду – шлеп!

…Семь дней не умолкала старуха. На восьмой день не вытерпел князь:

– Довольно, довольно! Сил моих больше нет.

– Как прикажешь, князь. Но ведь жаль. Я только-только за седьмой корабль принялась. Еще много лягушек осталось. Но делать нечего. Пожалуй мне обещанную награду, я домой пойду.

– Вот наглая старуха! Заладила одно и то же, как осенний дождик, еще и награду просит.

– Но ведь ты молвил: «Довольно!» А слово князя, так я всегда слышала, крепче тысячелетней сосны.

Видит князь, от старухи не отговоришься. Приказал он выдать ей богатую награду и прогнать за двери.

Долго еще у князя в ушах звучало:

«Ква-ква-ква, ква-ква-ква… И прыг в воду – шлеп!»

С тех пор разлюбил князь длинные сказки.


Пересказ В. Марковой.


ОБЕЗЬЯНКА С ОБРЕЗАННЫМ ХВОСТОМ

Жила-была обезьянка, маленькая и глупая. Целыми днями она только и делала, что прыгала с ветки на ветку.

– Будь осторожней, – говорили ей большие обезьяны, – так недолго и упасть!

Но обезьянка никого не желала слушать.

Она забиралась на самые высокие деревья и прыгала на самые тонкие ветки.

Как-то раз забралась она на высокое дерево. Вдруг ветка под ней обломилась, и обезьянка упала в колючий куст, а длинная острая колючка вонзилась ей в хвост.

– Ой, ой! Как больно! – заплакала обезьянка, и все увидели, что она, к тому, же трусиха.

Как раз в это время шел по лесу брадобрей и нес в котомке свои бритвы. Обрадовалась обезьянка:

– Помоги мне, пожалуйста, отрежь бритвой кончик хвоста вместе с этой противной колючкой.

Достал брадобрей бритву, только поднес ее к хвосту, а обезьянка как закричит:

– Ой! Это будет больно! – и отскочила в сторону.

Брадобрей и отхватил обезьянке почти весь хвост.

Увидела это обезьянка и заплакала:

– Посмотри, что ты наделал с моим хвостом! Верни мне хвост или отдай свою острую бритву!

Не мог брадобрей вернуть обезьянке хвост и отдал ей свою бритву.

Бежит обезьянка по лесу дальше, острой бритвой размахивает. Вдруг видит, старушка хворост собирает. А хворостины толстые, длинные. Никак их старушке не разломить.

Захотелось обезьянке похвастаться острой бритвой, подошла она к старушке и говорит:

– Посмотри, какая у меня бритва. Мигом хворост ею расщепишь.

Обрадовалась старушка, ну хворост щепать, только ведь бритва для этого дела непригодна – быстро затупилась.

– Что ты наделала с моей острой бритвой! – рассердилась обезьянка. – Верни мне бритву или отдай свой хворост!

Не могла старушка вернуть обезьянке бритву и отдала ей свой хворост.

Взвалила обезьянка хворост на спину в поскакала дальше.

Вдруг видит, во дворе хозяйка рисовые лепешки печет. Захотелось обезьянке рисовых лепешек. Подошла она к хозяйке и стала смотреть. А у хозяйки хворост сырой, горит плохо.

– Возьми лучше мой хворост, он совсем сухой! – предложила обезьянка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза