Век

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверен. Ну что ж, они не получат моего сына. Позвони Мальцеру еще раз. Скажи ему, что без Энрико сделка не состоится.

— Но ты не можешь этого сказать! Нельзя ставить под удар Нанду и Анну! Если ты скажешь, что сделка отменяется, он перебьет их всех!

Фаусто глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Он кивнул, как будто бы соглашаясь. Он засопел, вытер нос рукавом. Он покрылся потом и дрожал. Тони до сих пор никогда его таким не видел.

— Ладно, — сказал он тихо. — Позвони Мальцеру и скажи ему, что он может забрать меня вместо Энрико.

Тони был поражен.

— Должен быть какой-то другой выход...

— Какой? Он взял меня, простите, ваше преосвященство, за яйца. Скажи ему, пусть привозят Нанду с детьми сюда, а меня заберут с собой.

Его брат-близнец не пошевелился.

— Ты все обдумал? — спросил он.

— Ты думаешь, мне этого очень хочется? — воскликнул Фаусто. — Конечно нет! Я еще не самоубийца, и я не мученик. Но я это делаю для того, чтобы спасти свою семью. Звони!

Тони колебался. Наконец он вернулся к письменному столу и нажал кнопку селектора.

— Соедините меня с генералом Мальцером еще раз.

Он сел и посмотрел на брата.

— Ну что, — спросил Фаусто, — я был ведь не очень хорошим братом, да? Может быть, это отчасти компенсирует те мерзости, которые я совершил в своей жизни. Ты думаешь, это возможно?

Тони ответил не сразу. Он вспомнил ту ночь, когда, тридцать лет назад, Фаусто повел его в «Ла Розина». Потрясенный самопожертвованием Фаусто, он почему-то мог думать только о том, что произошло той ночью, единственной ночью в его жизни, когда он познал женщину...

— Ты мне не отвечаешь, — сказал Фаусто. — Я это понимаю так, что тебе безразлично. Может, ты и прав. Я еще был и паршивым католиком к тому же. Но может быть, за оставшееся время ты сделаешь все возможное, чтобы подготовить меня к встрече с... нашими родителями?

— И с Богом, — добавил Тони.

— И с Богом. Я надеюсь, тебя это не затруднит, Тони? Все мои грехи, которые я совершил, может мне отпустить только кардинал, не меньше.

Близнецы посмотрели друг на друга.

— Затруднит? — повторил Тони тихо. — Для меня это честь.

Голос отца Фрассети сообщил по селектору:

— Генерал Мальцер, ваше преосвященство.

— Ты решился? — спросил Тони Фаусто.

Фаусто кивнул:

— Я решился.

Тони вернулся к столу и с неохотой взял трубку. Его взгляд был прикован к брату.

Просторные боковые приделы собора Святого Петра были почти пустыми, когда Тони вел через них Фаусто. Фаусто не был в этом соборе уже много лет, но сейчас торжественное величие базилики наполнило его какой-то умиротворенностью, отгоняя панический страх, который появился после его решения обменять свою жизнь на жизнь сына. Неожиданно и страшно наступил последний день его жизни. Его отвращение к фашизму и к самому себе возникло семь лет назад, еще в Эфиопии; с тех пор ему не во что было верить, кроме своей семьи. Сейчас, оглядываясь назад, он видел всю мерзость того, что совершил. Жертвуя собой ради спасения Энрико, он чувствовал, как к нему возвращается ощущение своей значимости, которое у него давно пропало. Смерть будет скорой, но, проходя через приделы собора Святого Петра, он начал чувствовать, что она может быть в некотором смысле и прекрасной.

Двое братьев вошли в исповедальню, и в течение пятнадцати минут Фаусто открывал свою душу. Когда они вышли, у Тони в глазах стояли слезы. Он обнял своего брата, а затем повел его вдоль длинного придела к большому алтарю, увенчанному ослепительным балдахином работы Бернини. Там они оба опустились на колени и стали молиться в полном молчании.

В одиннадцать тридцать штабной «мерседес» остановился напротив собора Святого Петра. Альбертелли вышел из него и направился к правому приделу собора, где Фаусто и Тони стояли в ожидании. Альбертелли опустился на колено, чтобы поцеловать кольцо Тони. Затем он поднялся и посмотрел на Фаусто.

— Ты меня здорово удивил, Спада, — сказал он. — Ты никогда мне не казался мучеником.

— Вы не оставили мне выбора, — ответил Фаусто. — Это, наверное, была твоя идея — включить мою семью в список смертников?

Альбертелли криво ухмыльнулся:

— Возможно.

— Моя жена знает?

— Нет, они ничего не знают.

— Спасибо хоть за это. — Он повернулся к брату. — Не говори им сейчас ничего. Обо всем расскажешь после.

— Все, что пожелаешь, Фаусто.

— Чек для генерала Мальцера у вас с собой? — спросил Альбертелли. — И драгоценности?

Тони отдал ему конверт и указал на потертый атташе-кейс возле одной из колонн. Альбертелли быстро заглянул в конверт, затем открыл атташе-кейс, в котором сверкали бриллианты Паоло.

— Здесь целое состояние, — произнес он благоговейным тоном.

— Сколько тебе достанется? — спросил Фаусто. — Только не говори мне, что ты позволишь генералу Мальцеру забрать себе все.

Альбертелли посмотрел на него и ничего не ответил. Он закрыл кейс и подал знак шоферу своей машины. Двое немецких солдат вылезли с заднего сиденья, и за ними последовали Нанда, Анна и Энрико. Их проводили к церкви.

— Фаусто! — сказала Нанда. — Слава Богу, что ты невредим.