Век Екатерины Великой

Через два месяца после похорон императрицы Елизаветы, уже на сносях, Екатерина активно содействовала через Великого инквизитора, Александра Шувалова, назначению Григория Орлова цалмейстером Канцелярии артиллерии и фортификации. Екатерина дальновидно полагала, что должность казначея поставит Орлова вне подозрений касательно близости с ней, императрицей, и в то же время даст ему возможность располагать необходимыми денежными средствами для вовлечения нужных людей в задуманный ею переворот. Конечно, император Петр знал или догадывался о связи жены с Григорием Орловым, но не знал, что она брюхата, тем паче – на таком сроке.

Почувствовав приближение родов, Екатерина сообщила об оном своему гардеробмейстеру Шкурину. Он незамедлительно привез во дворец своего двенадцатилетнего сына и сказал:

– Сергея я оставлю здесь, а вы велите постелить ему где-нибудь в соседней комнате. Когда вам станет худо, и почувствуете, что скоро подойдут роды, скажите ему, что он вам более здесь не нужен. Пусть живо скачет домой сообщить мне об оном. Кони стоят у коновязи, возле кордегардии.

Шкурин уехал к себе домой, на окраину Петербурга, где жил в большой избе с женой, сыном и двумя дочерями. Приехав, он велел семье переселиться на несколько дней к родственникам, отправив вместе с ними и весь домашний скарб.

После их отъезда он подготовился к задуманному. Вечером, через два дня, вернулся сын.

– Как государыня? – спросил Шкурин.

– Велели скакать во весь дух и сказать, что более я им не надобен, – выпалил мальчик.

Отец его побледнел: надобно было действовать расторопно.

– Садись на коня и поезжай к матушке и сестрам, – велел Шкурин, а сам пошел на конюшню, оседлал коня, затем разжег огонь и подпалил избу изнутри со всех четырех углов. Сделал он все умело – недаром прежде служил дворцовым истопником.

После того как учинил поджог, поскакал во дворец. Оглянувшись через полверсты, увидел свой горящий дом. Он горел хорошо, вздымая снопы огня ввысь до самого темного неба. Еще через версту ему встретилась запряженная шестериком карета Петра Федоровича. Царь со свитой мчался на предельной скорости, не жалея лошадей.

Шкурин с радостью понял, что расчет оправдался: Петр Федорович понесся на пожар. Все в городе ведали: токмо столичные пожарные выезжали по тревоге, как одновременно с ними выскакивал верхом из пожарной части офицер и летел во дворец извещать о том государя. Ибо более всего на свете Петр Федорович любил глядеть на пожар и строго приказал извещать его о любом таком случае.

…Войдя в опочивальню императрицы, Шкурин услышал крик новорожденного ребенка. Екатерина лежала счастливая и обессиленная, с закрытыми глазами. Рядом с ней сидел Григорий Орлов. Услышав шаги, они обернулись в сторону вошедшего. Встретившись глазами с верным слугою, Екатерина улыбнулась благодарной улыбкой.

– Спасибо тебе, Василий Григорьевич, великое спасибо, – поблагодарила она слабым голосом.

Орлов, в мундире с расстегнутыми верхними пуговицами, широко и радостно улыбаясь, благодарно пожал ему руку. Взял сверток с ребенком в руки и смущенно сказал:

– Мы с государыней, доверяя вам, как близкому другу, решили отдать на время нашего сына Алексея вашей семье. – Орлов гордо приоткрыл одеяльце, показывая сморщенное лицо ребенка. – Просим вас, пронесите его незаметно для стражников.

Орлов положил сверток на свою огромную бобровую шубу и, завернув в нее ребенка, подал Василию Григорьевичу. Шкурин, низко поклонившись, забрал его. На выходе из спальни императрицы он успел бросить взгляд на ее лицо и увидеть дрожащие губы, мокрые ресницы и крестное знамение ее слабой руки им вслед.

* * *

Празднование тридцатитрехлетия императрицы Екатерины Алексеевны вышло не особенно веселым. Отношения с августейшим мужем ухудшались пуще прежнего. Десять дней назад она родила сына, коего назвала в честь брата Григория Орлова – Алексеем. Третьи, на сей раз тайные, роды прошли сравнительно легко, предельно тихо, так, как было задумано. Теперь, сидя среди гостей, мысли матери были обращены к новорожденному, находящемуся в семье Шкурина. Екатерина благодарила Бога за воистину нечеловеческую преданность своего гардеробмейстера. Так мог поступить лишь человек, любивший ее жертвенно. Редко кто способен на таковое чувство. Даже Григорий заметил на его счет: «не по виду суди, а по делам гляди».

Екатерина Алексеевна полюбила Григория Орлова, как ей казалось, так сильно, как только может любить женщина, и чем дальше, тем труднее было ей таить связь с ним. А ведь надобно было скрывать отношения с Орловым так тщательно, как сие токмо можно себе представить – иначе изобличенная императрица могла бы поплатиться жизнью али угодить в дальний Сибирский монастырь.

К счастью, на день рождения приехала ее обожательница, княгиня Екатерина Дашкова, и вела беседу, отвлекая императрицу от грустных мыслей.

– Кто в конце стола сидят, не братья ли Орловы? – спросила она, щуря близорукие глаза. Екатерина безразлично повела глазами в левый край праздничного стола.

– Да, они. Веселые люди, не правда ли?