Век Екатерины Великой

– Ах, вы у нас, Ваше Величество! – воскликнул князь, сбрасывая длиннополую шубу. Резво подбежав, поцеловал ей руку, следом руку жены. – Вот так, дорогие мои, – принялся объяснять он свое веселое настроение, – наступила волюшка нам, военным! Весь Петербург гуляет на радостях!

– Волюшка? – удивилась его жена. – Отчего же волюшка, душа моя?

– Теперь, дорогая, можно не служить в армии. Вернее, как: хочешь – служи, а хочешь – не служи! Вот, – сказал он, усаживаясь в кресло и потирая озябшие руки.

Обе Екатерины переглянулись.

– И что же меняется? – спросила его жена. – Собираешься ли ты со службы уходить?

Князь незамедлительно ответил:

– Нет, душа моя, я пока и не думаю снимать с себя мундир.

– Тогда отчего столь много радости, коли ничего не меняется? – спросила императрица.

– Ну, по крайней мере, теперь я знаю: коли захочу уйти со службы, то смогу совершить оное без разрешения государя. И моему сыну откроется возможность посвятить себя, к примеру, науке, и не думать о военной службе.

– Закон о военной службе работал со времен Петра Великого, и никто будто бы не роптал, – удивилась княгиня.

– В Европе, душенька, давно никто не служит по двадцати пяти лет. Пора уже и нам менять что-то, – возразил князь. – Мне, по крайней мере, по душе подобная перемена!

Весь разговор неудержимая радость светилась на лице Дашкова, улыбка не покидала его губ.

– А есть и другая перемена, – вспомнил князь.

– Другая? – одновременно переспросили обе Екатерины.

Дашков хитро посмотрел на них.

– Слышали об упразднении Тайной канцелярии?

Екатерины ответствовали, что слышали, и такожде радуются сей новости.

– Каков молодец наш император! Сразу видно мужское суждение. Понимает, значит, что содержание подданных в страхе ничего хорошего не приносит. Люди вздохнут свободнее. Слава Богу!

Великая княгиня остудила его пыл, заметив с большой долей иронии:

– Вместо Тайной канцелярии учредили Тайную экспедицию. Не думаю, что будут в оной сильные отличия от канцелярии.

Дашков удивился сей новости, но она не убавила его восторгов.

– Да-а, – говорил он, – у Бога всегда есть, что подать!

* * *

За десять дней до погребения государыни ее тело со всеми регалиями уложили во гроб и вынесли в траурный зал. Народ допускали к телу дважды в день. В гробу государыня лежала, одетая в серебряную глазетовую робу с кружевными рукавами, а голову ей украшала императорская золотая корона, на нижнем обруче имевшая надпись: «Благочестивейшая Самодержавнейшая Великая Государыня Императрица Елизавета Петровна родилась 18 декабря 1709, воцарилась 25 ноября 1741, скончалась 25 декабря 1761 года». Гроб поставили на возвышении под балдахином золотого глазета с горностаевым спуском до земли, позади гроба – золотой государственный герб.

25-го января со всевозможным великолепием и подобающими почестями из дворца повезли тело государыни чрез реку в собор Петропавловской крепости. От дворца до собора шли сам император, за ним императрица, следом Скавронские, за ними – Нарышкины, потом все остальные по рангам. Для императора сей день, вестимо, был отнюдь не траурным, а полностью радостным. Посему он не скрывал своего веселого настроения: нарочно несколько раз отставал от везущего тела одра, пустив оного вперед на некоторое расстояние, потом изо всей силы добегал до него. Старшие камергеры, несущие шлейф епанчи и особливо толстый обер-камергер, граф Шереметев, коему достался ее конец, не могли бежать за ним, поелику для оного принуждены были выпустить из рук епанчу. Холодный ветер раздувал ее, и сие весьма забавило Петра Федоровича. Императрица Екатерина Алексеевна, коей было идти тяжелее других, как и все, идущие за ней, отстали от гроба, пока, наконец, не послали остановить всю церемонию, дабы отставшие дошли. После похорон Екатерина заметила, что пуще прежнего заговорили о непристойном поведении императора Петра, но его сии разговоры совершенно не обеспокоили. По возвращении во дворец он приказал, дабы для него начали убирать покои почившей императрицы.

В один из первых весенних дней Петр Федорович, император Всероссийский, бегал по всему Зимнему дворцу и делился своим счастьем: Фридрих Второй передал через своего новоприбывшего посла Александра фон Гольца уверения в своем дружеском расположении и (главное!) пожаловал ему чин генерал-майора прусской армии и дал ему полк. Императора совершенно не смутила шутка Кирилла Разумовского, посоветовавшего ему пожаловать Фридриху чин русского фельдмаршала.