Век Екатерины. Заговорщики у трона

Началась третья жизнь Екатерины, самая приятная из всех: полная хозяйка необъятной страны Екатерина могла делать, что хотела. Робкие реформы внутреннего управления и хозяйства, предложенные некоторыми прогрессивно настроенными людьми и проводившиеся в первые годы царствования Екатерины, наглядно показали, что они никому в России не нужны. Народ и так благоденствовал, как о том постоянно докладывали Екатерине, и чему она охотно верила; система государственного управления была отлажена. Екатерина ограничилась лишь тем, что убрала с должностей нескольких отъявленных мздоимцев и воров, да и то не наказала слишком строго, отправив их доживать век в родовые имения.

Неприятным и неожиданным событием царствования Екатерины стала пугачёвщина, — неожиданным потому, что было непонятно, как благоденствующий народ мог взбунтоваться: в связи с этим возникло предположение, что бунт был подстроен внешними врагами России. Однако пугачёвщина была подавлена с божьей помощью, а в это же время присоединены новые земли на Черном море. Их приобретение вызывало бурный восторг в обществе — верховной власти готовы были простить теперь всё что угодно.

Екатерина, вполне понявшая эти настроения, стала проводить соответствующую политику и не ошиблась. Присоединение к России новых земель привело к обожествлению Екатерины: её изображали в виде богини, ей писали возвышенные оды, каждый почитал за счастье увидеть её воочию, в домах висели портреты Екатерины и стояли её бюсты. Иногда она сама посмеивалась над такими бурными проявлениями верноподданнических чувств, но не стеснялась использовать их для собственного блага. Её потребности ныне не знали границ, она жила в невиданной роскоши и тратила миллионы на себя и своих любовников. Подарки лишь главным фаворитам Екатерины и расходы на их содержание составили 92 миллиона 820 тысяч рублей, что превышало размер годовых расходов государственного бюджета. Кроме того, любовники Екатерины получали ордена, военные и чиновничьи звания, назначались на высокие должности, не имея при этом никаких заслуг, а часто и способностей.

Точно так же одаривались все, кто был приближен к императрице, а уж они, в свою очередь, не забывали позаботиться о своих родственниках. Этому примеру следовали на всех этажах власти, из-за чего мздоимство и воровство в России скоро достигли запредельных размеров, причём, существовали негласные правила — на каком месте, кому и сколько позволяется брать; любые покушения на этот порядок рассматривались, опять-таки, как происки враждебных России сил.

* * *

На протяжении последних десяти лет бессменным фаворитом Екатерины был Григорий Потёмкин. Это не означало, что у неё не было других любовников в эти годы, — через постель императрицы прошло немало мужчин, — но Потёмкин оставался не только интимным другом Екатерины, но её опорой и советчиком. Ему одному было дано право входить в её личные покои в любое время без доклада; ему одному она доверяла полностью.

В это утро Потёмкин пожелал выпить кофе с Екатериной. Обязанность готовить кофе для мужа входила в перечень того, что должна была уметь принцесса маленького немецкого княжества, и Екатерине нравилось представлять себя ею в домашней обстановке.

— Доволен ли мой повелитель своим утренним кофе? — шутливо спросила она. — Я очень старалась вам угодить.

— Такого кофия никто больше не готовит — куда до него турецкому! — ответил Потёмкин. — Тебе, матушка, кофейню открыть бы, отбою не было бы от посетителей.

— Что же, в молодые годы я могла бы стать хозяйкой кофейни или ресторации, я ведь неплохо умею стряпать. Видно, я зарыла свой талант в землю, променяв место трактирщицы на должность российской императрицы, — всё так же шутливо сказала Екатерина.

— А мне надо было уйти в священники, тоже были к этому способности, — поддержал её тон Потёмкин. — Сейчас, глядишь, уже архиереем был бы.

— Значит, мы оба изменили своему призванию, — улыбнулась Екатерина.

— …Ох, Гришенька, стара я становлюсь, стара, — жаловалась она, отпивая из фарфоровой чашечки крепчайший кофе. — Скоро пятьдесят шесть исполнится; короток бабий век, — так ведь в народе нашем говорят?

— Про тебя никто такого не скажет, — возразил Потёмкин. — Ты, Катенька, душой и телом молода: про таких, как ты, в народе говорят «баба-ягодка».

— Льстец! — погрозила ему пальцем Екатерина. — Умеешь подольститься, верно про Потёмкина таковая молва идёт! Ну, не хмурься, сердечный друг, это я по своей бабьей глупости чужие измышления повторяю.

— Вот ты шутишь, а мне часто не до смеха бывает, — сказал он. — Все на Потёмкина зубы точат, всем он мешает, как кость в горле. А отчего? От того, что вижу их насквозь, со всеми потрохами, и каждому настоящую цену знаю. Что они тайно вытворяют, я открыто делаю, а чего стесняться-то, коли в такой стране живём?

— В какой это «такой»? Ты, Григорий, подобными словами не кидайся! — оборвала его Екатерина. — Я служу России не за страх, а за совесть, изо всех сил, до изнеможения, чтобы стала она поистине великой державой.