Век Экклезиаста (СИ)

Серый октябрьский вечер налетел на выставивший защитные фонари город, прорвал оборонительные рубежи зажжённых окон, залил нуарными чернилами переулки, в которых поспешил утонуть сбежавший из узилища лжи Ричи. С раскисших небес срывались капли божьей скорби, тщетно пытаясь смазать дефекты первых дней творения; опустив поля шляпы, Ричи ускорил шаг, всеми нитями промокшей души желая поскорее оказаться дома и вновь предаться блаженству уединения, как вдруг на побитом оспинами перекрёстке пред ним возникло существо, чьё появление заставило Ричи застыть, как Юдифь, узревшая небесный огонь и серу. Чёрными ягодами глаз на него уставился голубь, молодой и глупый, с ещё не обросшим восковицей клювом и беспорядочно торчащими, словно булавки в игольнице, перьями. Нечто роковое представилось Ричи в этой встрече. Задержав дыхание, он стоял недвижим, чтобы птица не смогла заподозрить неладное, но и так, чтобы всё её внимание принадлежало исключительно ему, а между тем по дорожной артерии расходился звук приближающегося транспортного средства. Уснувший кинопроектор зажевал кадр секунд на пятнадцать, но заточение в рамках одного эпизода показалось Ричи десятилетием, нарастившим ему кудрявую бороду и окрасившим её в цвет седины. Пронёсшийся мимо автомобиль службы вывоза нечистот, на кабине которого красовался слоган "С любовью к работе и клиентам", полностью аллюзирующий состояние Нового Иерусалима, чавкнул и хрустнул колёсами, оставив в подарок Ричи лицезрение распластавшегося на асфальте трепыхающегося голубиного тела. Следом, ненамного отставая, проехал автобус похоронного бюро, подарив птице окончательное избавление; свет открытых окон озарил затаившийся переулок, танцевальная музыка заглушила целительный белый шум спящего квартала, а радостные родственники усопшего осыпали Ричи праздничным конфетти.

Повстречавшись с долгожданной смертью, доктор Строубэк ощупал свой пульс на предмет изменившейся частоты биения, но осенний холод запястий упрямо твердил о персистентном состоянии его организма. Космическая пустота растекалась по венам новой дозой, не подарив Ричи и крупицы новых впечатлений, будто всё это он уже видел не одну сотню раз. Голубь, избавившись от суеты, отправился туда, куда суждено отправиться всем, оставив в сердце подтолкнувшего его к фатальной черте наблюдателя не жалость, но тихую зависть, подпитанную осознанием того, что судьба по ошибке неверно распределила их роли, и в правильном мире они должны поменяться местами. Быть может, думал Ричи, ему как раз и стоит освободить свою душу в надежде, что новая жизнь подарит ему счастье принять образ Моргана, или какого-нибудь скрывающегося под маской эксперта или, на худой конец, глиномеса, совращающего в оливковых зарослях весталку, но где-то в недостижимых глубинах разума, скрывающих единую истину, он знал, что люди, ошибавшиеся всю историю своего существования, ошиблись и в этот раз, уверовав в безоговорочную реинкарнацию. Теперь Ричи понимал, что приговорённый им голубь был единственным существом, с которым он имел больше общего, чем с любым человеком - такой же потерянный, ненужный и дезориентированный, как светлокожий человек в центре пережившей Второе Великое переселение народов Европе.

Шаги за спиной прервали сеанс ревности к дохлому голубю. Две фигуры, точное очертание которых Ричи, ослеплённый светом похоронного автобуса, не мог точно определить, обступили его с двух сторон, препятствуя продвижению вперёд и назад по переулку.

- Что вы знаете об овощах, сэр? - спросил первый весьма хорошо поставленным джентльменским баритоном.

- Простите? - растерялся Ричи, пытаясь вникнуть в суть вопроса.

В нос ему упёрся рыцарский жетон члена Ордена защиты овощей от оскорблений, и лишь спустя некоторое время, прищурив глаза, он сумел разглядеть в своих новых собеседниках двух мужчин, первого - в костюме огромной луковицы, с зелёными перьями и распустившейся стрелкой, и второго, принявшего форму болезненно-синюшного цвета баклажана, на чьём боку красовалась зияющая рана, оставленная укусом гигантских зубов.

- Сэр, вы слышали вопрос? - настоял на ответе баклажан.

- Да... я... думаю, они полезные... - не найдя ничего более разумного, растерянно ответил Ричи.

- Полезные, вот как, - выглянул из-за плеча лук-порей. - А ещё, наверное, и вкусные, да, сэр?

- Понятия не имею.

- А что, если бы сейчас кто-то укусил вас за бок и вырвал кусок мяса?

- Или выпотрошил ваш труп? - в баритоне напирающего спереди баклажана стали звучать угрожающие нотки. - Каково бы вам было, сэр?

Стоявшая сзади луковица как бы невзначай ударила Ричи перьями и сбила цветущей стрелкой его шляпу. Совершив удачный спас-бросок против ловкости, Ричи поймал грозившийся упасть в липкую грязь головной убор, потом, извернувшись, выскочил на тротуар широкой людной улицы, где рыцари ордена не посмели бы его задержать, и, наградив затаившиеся в тени переулка овощи известным жестом, коим обменивался в обед со своим двойником, живущим за лакированной дверцей шкафа, не оглядываясь, двинулся прочь.