Век Филарета

Он так любил жизнь, всю жизнь в её божественной высоте и премудрости, в будничном невзрачном облике и в ярких проявлениях гения. Любил людей, этот суматошный и дорогой сердцу город, любил деревья, цветы, запахи – особенно липового цвета и свежевыпеченного хлеба, это с детства осталось… Любил русские дороги, которым нет конца, любил книги, в которых чего только нет, и так интересно разбираться в этой мешанине, выбирая драгоценные крупицы истинного знания… Любил красоту храмов Божиих, древний лад богослужения, пение хора, огоньки лампад и свечей, запах ладана… Как много он любил в этой жизни… Но и как же спокойно знал, что эта дорогая и столь милая жизнь – ничто в сравнении с жизнью бесконечной…

В кабинете Филарет прилёг было на диван, но, почувствовав, что впадает в дрёму, встал. Зажёг на письменном столе две свечи под зелёным козырьком и придвинул лист бумаги.

Теперь стало ясно, что русская Библия будет. Надо Горского вызвать посоветоваться, какие книги для перевода взять московской академии… Скоро, а может и не скоро, но непременно получат все православные понятный текст Священного Писания. Прочитают – и умягчатся сердца помещиков, утихнут страсти мужицкие, благонравие укоренится в молодых сердцах… и нищие, полуграмотные сельские попики, презираемые дворянами и чиновниками, смогут обрести верную опору. Помоги, Господи!

Редеют ряды иерархов. Владыку Евгения уж под руки водят. Архиепископ Иннокентий Борисов, учёный богослов и пламенный проповедник, преставился, не дожив до шестидесяти. Хорошо, что Брянчанинова сделали архиереем, его слово нужно… А новоиспечённый владыка всего-то на три года старше его… Пора и самому готовиться…

В тот день вечернее правило митрополита длилось дольше обыкновенного. Но не успел он подняться с колен, как услышал за дверью голос Алексея.

– Что там? – спросил Филарет.

– Один человек просит пустить к вам, – не входя в спальню, ответил послушник. – Со слезами умоляет, я бы не осмелился иначе…

– Пусти в кабинет.

Филарет набросил халат, надел скуфейку и перешёл в соседнюю комнату. Слабый свет от неугасимых лампад перед иконами померк, когда Алексей зажёг свечи в канделябре. Послушник вопросительно глянул на митрополита.

– Выйди… но будь рядом.

Торопливый стук сапог раздался за дверью, и в комнату вошёл высокий господин в распахнутой шубе, из-под которой виднелся модного покроя фрак, золотистый жилет с перламутровыми пуговицами, к одной из которых был привешен лорнет. Благополучнейшему виду господина противоречило искажённое испугом лицо. В руке он сжимал пачку ассигнаций.

– Чем обязан, сударь? Час поздний, – строго сказал Филарет.

– Ваше святейшество! Святой отец! – с отчаянием выкрикнул незнакомец так громко, что Алексей на всякий случай сунул нос в комнату. Его успокоило то, что вслед за криком гость рухнул на колени, – Сгорело! Сгорело моё можайское имение!

Тут Филарет вспомнил его.

– Прискакал кучер! В тот самый час, как я у вас кощунствовал, и загорелось!.. Дом сгорел, один флигель, конюшни, амбары, сараи… Простите! Простите меня, Христа ради!.. Возвращаю вам…

– Всемилостивый Господь наш Иисус Христос да простит вас!.. – Филарет осенил склонённую белокурую голову крестным знамением. – А деньги примите, пригодятся… Алексей, проводи господина!

Часть седьмая Гефсимания

Глава 1 Надежда и опора

Новое время надвигалось на Россию. Всё так же весеннее солнце светило с голубого неба, растапливая сугробы и порождая ручьи и ручейки, всё так же полнились водою реки и ломали сковывающий ледяной панцирь, земля освобождалась для продолжения жизни, но более обыкновенного взволнованы были все шестьдесят миллионов российских подданных и их государь.

Шаг за шагом близилось уничтожение крепостной зависимости помещичьих крестьян. Ожидание великого преобразования, менявшего вековые устои, вольно и невольно отзывалось на общем укладе жизни. Всё пошатнулось.

Иным мечтателям-либералам казалось, что пришёл век свободы, отныне нет невозможного, говори что вздумается, обличай, ниспровергай, утверждай. Другим, людям практическим, думалось, что век-то пришёл железный и грех упускать свою выгоду от железных дорог и фабрик, благоразумные англичане и немцы изобрели прокатные станы, паровой трамвай, фотографирование, магнитно-игольный телеграф, электромотор, телефон, банки и кредит, револьвер Кольта и капсюльное ружье с затвором. «Оставьте нас в покое!» – молили третьи, желавшие жить попросту, как деды и прадеды, в мужицких избах или княжеских дворцах, служить в купеческих конторах или златоглавых церквах. Но нельзя жить в мире и быть свободным от него.