Век Филарета

– К Клавдии Дмитриевне! – раздражённо крикнул Филарет и захлопнул оконце. Не в гуринский же трактир ехать греться. Опять голос сядет…

Когда шестёрка известных всей Москве лошадей остановилась перед воротами купеческой вдовы Тимофеевой, в доме поднялась радостная суматоха. На стол в столовой стелили нарядную пасхальную скатерть, спешно ставили парадный серебряный самовар, а хозяйка достала из буфета футляр с особенной чашкой, из которой всегда поила высокопреосвященного. Собственно, воспоминание об этой чашке – и горячем чае! – и привело митрополита к Тимофеевой.

Хозяйка встретила почтеннейшего гостя на дворе поясным поклоном и поскорее повела в дом. Топили у вдовы жарко, и Филарет с удовольствием вздохнул полной грудью. В зале выстроились четверо сыновей вдовы, облачённые в тёмно-синие поддёвки, из-под которых виднелись розовые и голубые косоворотки, их жёны, с радостью сменившие кацавейки на нарядные душегреи, отделанные стеклярусом и вышивкой, вальяжные дочери, теребившие бахрому тёмных платков, расписанных цветами, тут же склонили головы тихие племянники и племянницы, в коридорах низко кланялись приказчики, приживалки и ещё какой-то народ.

– Святый отче, какую вы радость мне доставили! – расплылась в улыбке Клавдия Дмитриевна. – Чайку не изволите ли?

– С удовольствием, матушка! Ехал в одно место, да замёрз, – признался митрополит.

В столовой перед иконами в старом резном киоте Филарет прочитал молитвы, и сели за стол. Владыка любил эту семью, где жили просто, трудились честно и верили бесхитростно. Верховодили в купеческой Москве старообрядческие семьи, и тем более он был внимателен к таким купеческим династиям, как Тимофеевы, Бахрушины, Королевы, Носовы.

На стол водрузили парадный самовар, и хозяйка, не снимавшая после смерти мужа чёрного муарового чепца, сама налила митрополиту первую чашку.

– Прошу вас, владыка!.. Варенья или пастилы не угодно ли?.. Сухарики ваши любимые!

– Благодарствую, – Филарет мелко перекрестил чашку и с удовольствием отхлебнул глоток, – Всякий раз, Клавдия Дмитриевна, не могу налюбоваться на эту чашку! Хороша!

Чашка точно была хороша: высокая, изящной формы, с удобной ручкой, тонкого белого фарфора, вызолоченная внутри, а снаружи по снежно-белому фону расписанная яркими цветочными букетами. Чашку Клавдия Дмитриевна давно уж пыталась подарить митрополиту, но он не взял, сказав, что будет приезжать в гости и из неё чай пить. Хозяйка распорядилась на всякий случай выставить на стол обычное в дни поста угощение: красную и чёрную икру, осетрину, сёмгу, поспешно разогретые грибы, но владыка взял лишь сухарик, окунул его в чашку да прихлёбывал крепкий и душистый чаек.

– Что невестка ваша – разродилась?

– Мальчик, мальчик у неё! Как вы иконочку прислали, так оно и совершилось! Уж такой красивый, – не удержалась восторженная бабушка. – Глазки смышлёные, умненькие!

– Чаю, учёным будет, – пошутил митрополит.

– Избави Бог, – всерьёз ответила хозяйка. – У меня племянник учится в пансионе университетском, такие страсти рассказывает. Митя, расскажи владыке!

С дальнего конца стола послышался звонкий мальчишеский голос:

– И ничего страшного, тётушка! Просто один со старшего курса решил насолить инспектору. Купил широкие штаны из красного сатина и надел поверх панталон. Инспектор как увидел – это же нарушение формы! – и побежал за ним. А тот по лестнице вверх, стянул штаны и спускается в форменном платье. Потом ещё несколько раз посветился красными штанами, пока инспектор совсем не запыхался. Инспектор очень вредный, его не любят…

Рассказчик, бывший любимцем хозяйки, вдруг осёкся. Чинное молчание за столом сгустилось. Молодёжь оставила в покое изюм, чернослив и миндаль. Смотрели на гостя. Филарет покрутил головой и сдержанно сказал:

– Шутники… Да ведь начальство следует почитать, как родителей своих, ибо оно о благе нашем печётся. А всё же, Клавдия Дмитриевна, и студенты разные. Вчера вот был в университете на экзамене, так один студент – Чичерин – прекрасно отвечал из богословия. Впору семинаристу из лучших…

С дальнего края стола раздался звонкий голос:

– А этот самый Чичерин после говорил, что у него на каждый догмат по десять критических замечаний и он не младенец, чтобы слепо веровать!

– Ах ты… – вскинулась побуревшая лицом хозяйка на нарушителя благопристойности, но осеклась. – Простите его, ваше высокопреосвященство! Глуп ещё, сам не понимает, что болтает! Я его накажу!

– Подойди ко мне, отрок, – позвал посерьезневший Филарет.

Коренастый краснощёкий увалень, стриженный в скобу, но одетый в тёмно-коричневый сюртучок и светлые в клетку брюки навыпуск, потупясь, предстал перед митрополитом.

– Запомни, Димитрий, что от веры отвращает незнание или неполнота знания, а подлинно глубокое знание неизбежно приводит к вере… Спаси тебя Господь… За чай благодарствую, Клавдия Дмитриевна, поеду. А племянника не наказывайте!..

Едва митрополичья карета тронулась от ворот, купеческая вдова вернулась в столовую и стала вершить суд.