Ле Бретон почему-то не учел вчерашний печальный опыт Флорио и совершенно нелепым образом стал цитировать судебных медиков, из-за которых накануне Флорио потерпел поражение. Когда же он вывел на экран свои снимки крови животных и человека, желая показать, что исследование под микроскопом невозможно, любой из присяжных мог удостовериться, что снимки ле Бретона не выдерживают никакого сравнения с аккуратными чистыми диапозитивами Ундрица. Эти снимки были некачественными и выполнены человеком, мало понимающим в гематологии. Но ле Бретона это не смутило. Он яростно нападал на Ундрица даже за само применение натуральной сыворотки крови при изготовлении экспериментальных препаратов. Ле Бретон утверждал, что клетки человеческой крови, которые Ундриц обнаружил под микроскопом, сам же Ундриц, возможно, и занес в исследуемый образец вместе с этой самой сывороткой. «Я – судебный медик, – театрально завершил свою речь ле Бретон, – но я и гематолог. Господин Ундриц – только гематолог. Я с ужасом думаю о том, что ему доверили судебно-медицинскую экспертизу. Вы, дамы и господа, собрались здесь, чтобы выполнить долг свободных граждан свободного демократического государства… Это долг опытного судьи – сомневаться, когда следует…»
Не исключено, что ле Бретон, иностранец, решивший столь нелепо и неуместно поучить демократии женевскую юстицию, сумел бы избежать полного провала, если бы удалась срежиссированная постановка, о которой говорили наблюдатели. И они отчасти правы, поскольку ле Бретон действительно обратился к председателю суда, сообщив, что доклад его окончен и он готов был бы ответить на вопросы, однако его самолет в Париж улетает в одиннадцать часов и ждать не станет. Когда судья Бард объявил, что без обсуждения с Ундрицем или Моро докладчик никак не может покинуть суд, ле Бретон заметно занервничал, взглянул в ожидании помощи на Флорио, заявив, что вся его дальнейшая карьера зависит от его пунктуального прибытия в Париж. Однако судья Бард был непреклонен и распорядился, чтобы ле Бретона доставили в Париж частным самолетом, но лишь после дискуссии в суде. Так ле Бретон вынужден был вступить в полемику с Ундрицем, Моро и Альдером, которые, естественно, сразу опровергли все, чего он пытался добиться в своем докладе. Когда Ундриц и Моро просветили его по поводу собственно принципа исследований крови, проводимых Ундрицем, ле Бретон вынужден был признать, что не слышал о самой сути метода. Но по-прежнему настаивал, что лейкоциты в следах крови вычленить нельзя. Ле Бретон извлек из своего чемодана книгу, показал ее присутствующим, объявил, что она содержит цветные снимки препаратов крови, на которых можно узнать лейкоциты, и предложил сравнить диапозитивы Ундрица с превосходными снимками в этой книге, чтобы все поняли, сколь малодостоверны фотографии Ундрица. Зал суда взорвался смехом, когда Моро обратил внимание ле Бретона на то, что автор этой книги и есть профессор Ундриц. Книга эта называлась «Гематологические таблицы компании ‟Сандоз”». Ле Бретон этого не заметил. И далее шаг за шагом в ходе дебатов доказал свою некомпетентность по части гематологии. Он вынужден был признать, что ему не знакома разница между лейкоцитами у человека и у животных. Он утверждал, что на снимках Ундрица лейкоциты невозможно распознать, поскольку нельзя подсчитать гранулы в теле клетки. Очевидно, ле Бретон не знал, что при исследовании крови, когда нужно, в теле клетки подсчитывают не гранулы, а сегменты клеточного ядра. Далее он заявил, что на снимках Ундрица невозможно установить нейтрофилы, поскольку их гранулы не видны. Он не знал, что окрашивание в пурпурный цвет гематоксилином по методу Хансена, примененное при исследовании данных образцов крови, не окрашивает гранулы нейтрофилов, но служит исключительно для распознавания ядер кровяных телец. Еще меньше ле Бретон, вероятно, знал о том, что нейтрофилы можно распознать и вычленить, а спутать их можно только с эозинофилами. Однако эозинофилы при окрашивании гематоксилином принимают ярко-красный цвет, и их легко распознать. Дискуссия, куда бы она ни повернула, всякий раз загоняла ле Бретона в угол. Его выступление закончилось поражением и для него лично, и для дела Жакку.