Однако адвокаты подсудимого не сдавались и продолжали гнуть свою линию. Морис Мюллер в силу своих преклонных лет избежал дебатов и переложил всю ответственность на противников. Но, каким бы опытным судмедэкспертом и серологом он ни был, выяснилось, что и ему не хватало знаний по гематологии. Конечно, весьма авторитетно прозвучало его заявление: «Доктор Ундриц – гематолог с мировым именем. Но мой долг – объяснить, что целый мир отделяет гематологию, занимающуюся свежей, живой кровью, от судебной медицины, которой достаются высохшие кровавые пятна, подвергшиеся воздействию воздуха, света, жары или холода». Но и Морис Мюллер никогда не видел в оригинале ни одного препарата Ундрица. Он провозглашал прописные истины, апеллировал к научным авторитетам, однако вынужден был признать, что не занимался практической гематологией. Тем не менее он сомневается, можно ли распознать на снимках Ундрица клетки печени. На это Альдер заявил: «Если я вижу канарейку, то знаю, что это канарейка; а если вижу другую птицу, я так и говорю: это другая птица. Так и с этими клетками – все то же самое». Мюллер уже слишком скомпрометировал себя в глазах присяжных, когда озвучил вопрос, который, по сути, был самым важным во всей истории со следами крови и клетками печени: а может ли кинжал по величине и форме вообще являться орудием преступления? Тут бы защита и отыгралась, но было поздно – доверия приглашенным экспертам защиты уже не было никакого, и сомнения Мюллера прозвучали как пустая теория, и никто не стал к ним прислушиваться.
Не имели успеха и Антон Веркгартнер и Вольфганг Мареш из Граца. Они также были не вполне осведомлены и подготовлены, и ни степенная речь Веркгартнера, ни юношеский запал Мареша не уберегли их от ошибок и недоверия со стороны присяжных. Веркгартнер заявил: «При экспериментальном ударе клинком в тело уже мертвого человека нам удалось извлечь всего три клетки печени. Клетки печени так же трудно обнаружить, как апельсины в лесах Вогезов». Возвышенное заявление, прекрасное, даже самый плохой перевод на французский не испортил бы его. Только вышеназванный эксперимент перед присяжными сразу был опровергнут, когда Ундриц, Бок, Альдер и Моро на основании снимков Ундрица и его практических опытов объяснили, что один удар ножом в обескровленную уже печень может добыть столько клеток, «сколько апельсинов в сицилийских садах». И Ундриц, ранее строго соблюдавший холодный сдержанный тон, гневно заявил: «Не следует судить о том, в чем не разбираетесь!»
К вечеру 28 января Флорио вынужден был признать, что попытка опровергнуть результаты исследований крови провалилась. Как бы мало ни разбирались присяжные в вопросах гематологии и серологии, ясно было одно: Ундриц, Моро и другие обладали огромным практическим опытом в данной сфере, в то время как эксперты защиты знали о гематологии и серологии лишь теоретически. Оттого и присяжные больше доверяли Ундрицу, Моро, Альдеру и Боку.
Через шесть дней присяжные объявили Жакку виновным в непреднамеренном убийстве без отягчающих обстоятельств; суд приговорил его к семи годам тюрьмы. Приговор был фактически компромиссом. Вопрос заключался в том, какое именно звено в цепи улик и доказательств вызвало сомнения суда.
Из всего, что стало известно широкой общественности, наименьшие сомнения вызывали как раз исследования следов крови. Они могли предполагать мотив и состав преступления, но не опровергали доказательств гематологов и серологов. Однако воззвание прокурора Корню прозвучало как заклинание: «Жакку должен быть признан виновным! Трус, который в тот весенний вечер убил старика, обязан понести наказание!»
21
История криминалистики знает много «знаменитых случаев», но дело Жакку имело для развития криминалистики особенные последствия. Приговор оставил слишком много вопросов, и как только улеглись эмоции и утихли страсти, заговорили об огромном значении гематологии и серологии в расследовании дела Жакку. Теперь всеобщее внимание обратилось на драму, которая разыгралась в женевском суде, и на ее участников. Последовала неминуемая общественная и научная реакция.
Ни один судебный серолог не остался в стороне от дискуссии. Неужели судебная серология столь слаба и уязвима? Неужели так устарели методы судебной серологии, что исследования крови такого значения приходится доверять сторонним экспертам, как бы авторитетны ни были они в своей области? И насколько доказательны результаты сторонних опытов? Справедливо ли, что потерпели неудачу ле Бретон, Мюллер, Веркгартнер и Мареш? Насколько достоверны и перспективны для будущего науки методы Ундрица?