Век Людовика XIV

В 1637 году настроение поэта омрачилось после того, как утонул его юный друг и соратник Эдвард Кинг. В поминальный том Мильтон включил элегию «Лицидас», задуманную в искусственной пасторальной форме и загроможденную мертвыми богами, но богатую строками, которые до сих пор звучат в благодарной памяти:

Увы! Что за сапоги, в которых он непрерывно заботится.
Ухаживать за домашними пастухами,*
И строго медитировать на неблагодарную Музу?
Не лучше ли сделать так, как это делают другие,
Для спорта с амариллисом в тени,
Или со спутанными волосами Неары?
Слава — это шпора, которую поднимает чистый дух.
(Эта последняя немощь благородного ума).
Презирать наслаждения и жить в трудах;
Но мы надеемся найти справедливое вознаграждение,
И думайте о том, чтобы вспыхнуть внезапным пламенем,
Идет слепая фурия с отвратительными ножницами,
И перерезает тонкую нить жизни.

Джон Мильтон-старший, похоже, считал, что шесть лет неспешного отдыха в Хортоне были вполне заслужены талантом, способным исполнять такие песни. Чтобы увенчать свою щедрость, он отправил сына в путешествие по континенту, оплатив все расходы. Вооружившись слугой, Мильтон покинул Англию в апреле 1638 года, провел несколько дней в Париже (в то время находившемся под военным гнетом Ришелье) и поспешил в Италию. Во время двухмесячного пребывания во Флоренции он посетил слепого и полузаключенного Галилея, познакомился с литераторами, пообщался с академиками, обменялся комплиментами в латинских стихах и написал итальянские сонеты, как будто вырос на берегу Арно или По. В Неаполе его принимал и сопровождал тот самый маркиз Мансо, который дружил с Тассо и Марини. Он провел четыре месяца в Риме, познакомился и понравился некоторым ученым кардиналам, но откровенно исповедовал свою протестантскую веру. Затем снова во Флоренцию, через Болонью и Феррару в Венецию, через Верону в Милан, через Женеву, Лион и Париж в Лондон (август 1639 года).

В более поздних работах он сделал два примечательных заявления о своих путешествиях по Италии. Опровергая инсинуации одного из оппонентов, он писал: «Я призываю Бога в свидетели, что во всех тех местах, где порок встречает так мало отпора и практикуется так мало стыда, я ни разу не отклонился от путей честности и добродетели». 32 И, вспоминая, как итальянские критики хвалили его поэзию,

Таким образом, я начал соглашаться как с ними, так и с различными моими друзьями здесь, дома, и не менее того, с внутренним побуждением, которое теперь ежедневно росло во мне, что трудом и намеренным изучением (которое я считаю своим уделом в этой жизни), соединенным с сильной склонностью природы, я, возможно, оставлю что-то настолько написанное для последующих времен, что они не захотят позволить этому умереть. 33

Теперь он начал задумывать великий эпос, который прославит его народ или его веру и закрепит его имя в веках. Двадцать лет должно было пройти, прежде чем он смог начать ее, двадцать девять — прежде чем он смог ее опубликовать. Между первым периодом его поэзии (1630–40) и вторым (1658–68) он участвовал в Великом восстании и держал перо для войны и прозы.

III. РЕФОРМАТОР: 1640–42 ГГ