Век Людовика XIV

Не все нападки были столь сдержанными. В 1666 году Палата общин приказала одному из своих комитетов «получить информацию о книгах, склонных к атеизму, богохульству и профанации, или против сущности и атрибутов Бога, и в частности о книге, опубликованной именем Уайта [бывшего католического священника, который подвергал сомнению бессмертие души], и о книге Гоббса под названием «Левиафан»». 59 «Было сообщение (и, несомненно, правдивое), — говорит Обри, — что в парламенте…..некоторые епископы выступили с предложением сжечь старого доброго джентльмена как еретика». 60 Гоббс уничтожил все свои неопубликованные работы, которые могли бы еще больше запутать его, и написал три диалога, в которых искусно доказывал, что ни один суд в Англии не может судить его за ересь.

Восстановленный король пришел ему на помощь. Вскоре после прибытия в Лондон Карл II заметил Гоббса на улице, узнал в нем своего бывшего воспитателя и принял его при дворе. Двор Реставрации, уже склонный к религиозному скептицизму и защищавший королевский абсолютизм от парламента, нашел в философии Гоббса некоторые конгениальные элементы. Но его лысая голова, белые волосы и пуританская одежда вызывали насмешки. Сам Карл называл его «Медведем» и, когда Гоббс приблизился, сказал: «Вот идет Медведь, чтобы его приманить». 61 Тем не менее остроумный король наслаждался готовыми репликами Гоббса. Он написал портрет старика, поместил его в своих личных покоях и назначил ему пенсию в сто фунтов в год. Хотя эта пенсия выплачивалась нерегулярно, ее хватало, вместе с пятьюдесятью фунтами в год от семьи Кавендиш, чтобы удовлетворить простые потребности философа.

Обри описывает его как болезненного в молодости, но здорового и энергичного в старости. До семидесяти пяти лет он играл в теннис; когда теннисный корт был недоступен, он совершал ежедневную прогулку, достаточно долгую и бодрую, чтобы «сильно вспотеть, а затем давал слуге немного денег, чтобы тот его растирал». Он ел и пил умеренно; после семидесяти не ел мяса и не пил вина. Он хвастался, что «за всю свою жизнь сто раз перебрал», но Обри посчитал, что, поскольку это случалось не чаще раза в год, это не было вопиющим. Он так и не женился. По всей видимости, у него была незаконнорожденная дочь, которую он щедро обеспечивал. 62 В последние годы жизни он мало читал и «имел обыкновение говорить, что если бы он читал столько же, сколько другие люди, то знал бы не больше, чем они». «По ночам, когда он ложился спать, а двери заколачивал и был уверен, что его никто не слышит, он громко пел (не то чтобы у него был очень хороший голос, но) ради своего здоровья; он верил, что это приносит пользу его легким и во многом способствует продлению его жизни». 63 Однако уже в 1650 году «у него трясущийся паралич рук», который настолько усилился, что к 1666 году его письмо стало почти неразборчивым.

Тем не менее он продолжал писать. Вернувшись от философии к математике, он неосторожно вступил в полемику с экспертом Джоном Уоллисом, который в пух и прах разнес утверждение старика о квадратуре круга. В 1670 году, в возрасте восьмидесяти двух лет, он опубликовал «Behemoth», историю гражданской войны; он написал несколько ответов своим критикам и с любовью перевел «Левиафана» на латынь. В 1675 году он написал автобиографию в стихах и переложил всю «Илиаду» и «Одиссею» на английские рифмы (1675), потому что «мне больше нечем заняться».

В том же году, в возрасте восьмидесяти семи лет, он вернулся из Лондона в деревню и провел остаток жизни в поместье Кавендиш в Дербишире. Тем временем его паралич усилился, и он страдал от странгурии — болезненного затруднения мочеиспускания. Когда нынешний граф переехал из Чатсуорта в Хардвик-Холл, Хоббс настоял на том, чтобы поехать с ним. Поездка оказалась изнурительной. Через неделю его паралич распространился, положив конец его речи. 4 декабря 1679 года, приняв таинство как послушный англиканин, он умер, не дожив четырех месяцев до девяносто второго года.

6. Результаты

Психология Гоббса была шедевром дедукции из неадекватных предпосылок. Как бы логична она ни казалась на первый взгляд, ее сочленения скрипят от неустойчивых предпосылок, которые дальнейшее исследование могло бы исправить. Детерминизм логичен, но он может быть обусловлен формой нашей логики, сформировавшейся в результате работы с вещами, а не с идеями. Гоббсу было трудно представить себе что-либо бесплотным; кажется, так же трудно представить себе мысль или сознание телесными; однако это единственные реальности, непосредственно известные нам, — все остальное — гипотезы. Гоббс переходит от объекта к ощущению и идее, не проливая света на таинственный процесс, в результате которого очевидно телесный объект порождает очевидно бесплотную мысль. Механистическая психология терпит поражение перед лицом сознания.