Век моды

Разумеется, отец часто видел императрицу Евгению, но мне довелось находиться в ее присутствии дважды. Первый раз я был еще пяти– или шестилетним ребенком. Королевская чета устраивала праздник в саду для всех детей, родившихся в один день с императорским принцем, которому они были крестными отцом и матерью. Столы были накрыты в саду Тюильри, и Ее Величество подавала детям еду. Поскольку сад был открыт и для других, кроме ее крестных детей, одному из молодых людей, работавших у моего отца, представился случай встретиться с императрицей. Он взял моего брата и меня на этот детский праздник. Этот смелый молодой человек, оказавшись на празднике, быстро подошел к императрице и сказал: «Ваше Величество, – и твердо продвинул нас вперед, – это сыновья господина Ворта». Она повернулась к нам и ласково заговорила. Я был очень смущен. Если бы мне вдруг улыбнулась Святая Дева, я не испытал бы большего трепета. В самом деле, если принять во внимание ее внешность, в ней была какая-то божественность. Когда Евгения внезапно улыбнулась мне, ее выражение было нежным и обворожительным, губы ярко-красного цвета оттеняли великолепные белые зубы, волосы были темно-красными с золотым отливом – впоследствии она сделала их светлее – и поддерживались мягкой лентой. Одета императрица была в длинное лиловое платье и шляпку из белого тюля.

Графиня Вирджиния ди Кастильоне, Париж, 1858. Фото Майера

Мой второй разговор с ней состоялся, когда мне было около тринадцати лет. Я сопровождал все того же веселого молодого человека в Сен-Клу с посланием к Ее Величеству. Мы жили в то время в Сюрене и отправились пешком в Сен-Клу, который находился примерно в часе ходьбы от нашего дома. Не имея даже представления о том, что нам предстоит встреча с императрицей, я отправился в эту увеселительную прогулку в прочной одежде, тяжелых школьных башмаках. Когда мы пришли, они так запылились, да и лицо было не слишком чистым. Без сомнения, если бы моя утонченная мама узнала, что я предстал перед императрицей в таком виде, она бы не смогла удержаться от слез.

Но на мадам Поле, горничную Евгении, казалось, бо́льшее впечатление произвел мой рост, а не невзрачный костюм. «О, это юный сын господина Ворта! Какой он высокий! Ее Высочество обязательно должна его видеть», – воскликнула она. И она взяла меня за руку и повела грязного мальчишку, каким я тогда выглядел, к императрице.

Теперь я смог увидеть Ее Величество. Ее платье со строгим корсажем было из белого кашемира, с туникой из того же материала, отделанной бархатом цвета волос. Единственным украшением были серьги, и она могла бы позировать как образец элегантной простоты.

Евгения воскликнула при виде контраста моего роста с ростом ее сына, который был того же возраста, что и я, очаровательно поздоровалась со мной и, обратившись к мадам Поле, сказала: «Вот так разница! – и с сожалением: – Вот если бы принц был таким высоким!» Естественно, на этом разговор со мной, таким маленьким мальчиком, иссяк за пять минут, но тем не менее все эти пять минут она была восхитительна.

Эти два разговора с императрицей были для меня единственными, но я видел ее много раз на скачках, в Булонском лесу, в театре и во многих общественных местах, где Ее Величество хотела или должна была появляться. Около четырех часов после полудня она часто выходила на прогулку, иногда с принцем, иногда с императором, и всегда с охраной. Евгения очень любила ездить легким галопом вокруг озера. Однажды я видел ее катающейся на коньках с княгиней Меттерних и двумя придворными дамами, вся четверка держалась за обтянутый бархатом стержень. Тогда модно было носить длинные платья на улицах, но за городом и для катания на коньках допускалась более короткая юбка. Во второй половине дня я увидел императрицу и ее придворных дам, развлекавшихся на льду, на них были широкие бархатные брюки до колена и высокие гетры. Поверх брюк были раздувающиеся кринолины до колена. Некоторые из костюмов были отделаны соболиным мехом, а другие мехом шиншиллы. С этим нарядом надо было носить маленькую шляпку-ток из подходящего бархата, отделанную мехом.

В те дни все элементы костюма должны были сочетаться друг с другом. Шляпы, плащи, гетры, брюки до колена, платья. Некоторые в своем страстном стремлении к абсолютной гармонии доводили моду до крайности. Я вспоминаю одну женщину, некрасивую и не слишком молодую, для которой отец сделал платье из черного бархата в оранжевый горошек. Однажды, когда он уже забыл этот пятнистый оптический садизм, дама вошла в магазин в этом платье, в туфлях, шляпе, с перчатками и зонтиком – и все было в горошек.