Век моды

Еще одна прекрасная дама, славившаяся своей красотой около 1878 года, была мадемуазель Катинка-Фери. Именно ей принадлежит известное замечание: «Светские дамы ходят к тому или иному портному, чтобы быть одетыми как кокотки. Я же хожу к Ворту, чтобы быть одетой как леди». Следует отметить, что одевать ее как леди было вовсе не трудно, потому что она обладала утонченностью, деликатностью манер и грацией, которые обычно приписывали – и часто ошибочно – знати.

Некоторые из ее окружения, которые посещали нас, поступали обычно так же, потому что желали походить на мадам де Меттерних, мадам де Жокур, мадам де Пурталес и на других известных модных женщин того периода. Они были приятными клиентами, никогда не беспокоились о ценах, их занимала только элегантность и стремление нравиться.

Большинство из них в конце концов выходили замуж, как Розали Леон, за правящих немецких князей более или менее значительных в Тевтонской династии. Конечно, этих красивых, элегантных и в некоторой степени известных леди было огромное число в Париже во времена Империи.

Однако немногие из них приходили на рю де ла Пэ. Среди них были Адель Куртуа, Констанс Резюш, Жюльет Бо, Анна Дельон, несравненной красоты, а мадам Баруччи еще называли «та самая Баруччи» – эти дамы были наиболее известны. «Та самая Баруччи», красивая бледная женщина, выглядела так, будто отмечена смертью. И она умерла довольно молодой от туберкулеза. Эта дама всегда покрывала себя жемчугами. Я припоминаю, что иногда она надевала на себя пятнадцать нитей жемчуга одновременно! И хотя жемчуг тогда не так высоко ценился, как теперь, это была замечательная «выставка». Я сомневаюсь, существует ли в наше время женщина, имеющая жемчуг в таком изобилии.

Из всех женщин, которые красочно наряжались на скачки и прогулки по Булонскому лесу во время правления Мак-Магона, наиболее известной была Тереза Ла Пайва[73]. Историю ее жизни можно читать как приключенческий роман Райдера Хаггарда[74]. В свете о ней циркулировали самые дикие слухи. Я повторю здесь лишь те, в правдивости которых уверен. Первый раз она приехала в Париж под покровительством мистера Херца, который представил ее как свою жену. Позднее она вышла замуж за маркиза Ла Пайву, а в конце концов за графа Хенкеля Доннермарка, назначенного губернатором Эльзаса-Лотарингии после войны 1870 года. Ее красота была весьма странного типа, и она усиливала эту необычность, осыпая свои волосы пудрой. Кстати, Тереза была первой, кто делал это. В те времена еще не существовало красок для осветления волос, и припудривание было единственным доступным способом для этого. Когда она впервые появилась в Булонском лесу в таком виде, это вызвало бурю сплетен.

Графиня де Вильнёв в веронском костюме от Ворта, Париж, начало 1880-х годов

Она построила себе дом на месте, где прежде находился ресторан, и он тоже заслужил часть сплетен. В те времена он отличался крайней степенью роскоши, хотя в наши дни современных дворцов я сомневаюсь, чтобы он привлек к себе сколько-нибудь внимания. Ступени лестницы были изготовлены из оникса, крайне редкого в то время камня, а продольная рама ее кровати была сделана не из дерева, а из массивного серебра. Ванна была облицована золотом, а водопроводные краны изготовлены из этого же благородного металла и украшены крупной бирюзой. Ла Пайва сама рассказала отцу, что на том месте, где она построила этот дом с восточной пышностью, когда-то стояла, дрожа от холода и умирая от голода. Ни одна шкатулка с драгоценностями не могла сравниться с великолепием ее ларца. Она первая стала носить то, что теперь все называют «пробками от графина», – огромные драгоценные камни величиной с орех, больше, чем монета в один франк. Когда Тереза была помолвлена с графом Хенкелем после войны, он подарил ей на свадьбу ожерелье императрицы Евгении, которое та была вынуждена продать в изгнании. Этот образец ювелирного искусства считался в то время прекраснейшим, хотя в нем было всего три ряда бриллиантов, но камни были безупречными. Впоследствии Ла Пайва купил замок Поншартрен, и никогда это прекрасное владение не содержалось лучше. Даже осенью на земле нельзя было обнаружить опавших листьев.

Я увидел ее, только когда она была уже немолода, а красота начала увядать. Боюсь, я не смог оценить ее красоту. Глаза были очень сильно подведены, что в сочетании с их выпуклостью придавало ей злобный вид, похожий на хищную птицу. Но если не говорить об избыточном увлечении макияжем, ее вкус к прекрасным вещам был безупречен. Она хорошо разбиралась в мебели эпохи Регентства, которую копировала. В то время это можно было назвать началом революции в меблировке домов.