В семнадцать лет он признался, что «слишком любит женщин и вино». Среди его первых любовниц была Мэри Робинсон, которая очаровала его своей игрой Пердиты в «Зимней сказке»; в течение трех лет он содержал ее в роскоши. Затем у него завязался более серьезный роман с Марией Анной Фицгерберт, дважды овдовевшей, католичкой, на шесть лет старше его и неуправляемо порядочной; она отказалась стать его любовницей, но согласилась выйти за него замуж. Акт об урегулировании, передавший трон Англии Ганноверскому дому, исключал из числа наследников любого мужа или жену римского католика, а закон 1772 года запрещал любому члену королевской семьи моложе двадцати пяти лет вступать в брак без согласия правителя. Тем не менее, принц женился на миссис Фицгерберт (1785), заплатив молодому англиканскому викарию пятьсот фунтов за проведение незаконной церемонии; незаконность сохраняла за принцем право наследования. Он принял это право в 1788 году, когда его отец впал в безумие; он с нетерпением ждал, когда тот умрет; но отец и сын редко могли договориться.
Однако они договорились, что если король (на самом деле парламент) оплатит новые долги принца (110 000 фунтов стерлингов), то наследник оставит свою морганатическую жену и женится на племяннице своего отца, принцессе Каролине Брауншвейгской. Он нашел ее обескураживающе некрасивой, она нашла его отвратительно толстым; но они поженились 8 апреля 1795 года. Каролина позже утверждала, что он провел брачную ночь в пьяном оцепенении;13 Однако она подарила ему дочь, принцессу Шарлотту, 7 января 1796 года. Вскоре после этого он оставил ее и на некоторое время вернулся к миссис Фицгерберт, которая, по-видимому, была единственной женщиной, которую он когда-либо глубоко любил. (Когда он умер, миниатюра с ее портретом была найдена на его шее в виде кулона.14)
В ноябре 1810 года Георг III, сломленный парламентской оппозицией, стыдом за сына и горем по умершей дочери Амелии, окончательно сошел с ума. В течение девяти лет после этого король Англии был буйным сумасшедшим в смирительной рубашке, которого жалел и любил его народ; а регент, принявший на себя всю королевскую пышность и власть, был вырождающейся развалиной, толстым, пятидесятилетним, добрым, рогоносцем и презираемым.
III. РЕЛИГИЯ
К этому времени правительство и интеллигенция Англии достигли джентльменского соглашения по поводу религии. Деистическая атака на ортодоксальное вероучение утихла, поскольку скептики осознали, что им нечего поставить на его место в качестве помощника для индивидуальной морали и общественного мира. Уильям Годвин, Роберт Оуэн, Джереми Бентам и Джеймс Милль были уцелевшими примерами неверия, но они не вели никакой пропаганды; Том Пейн был исключением. Английская аристократия, которая нашла некоторое очарование в молодом Вольтере, теперь тщательно следила за соблюдением субботы. «Для низших сословий во всех частях Англии было удивительно, — отмечал «Ежегодный реестр» в 1798 году, — видеть по воскресеньям аллеи к церквям, заполненные каретами».15 Джон Стюарт Милль заметил в 1838 году:
В английском сознании, как в умозрительном, так и в практическом плане, существует в высшей степени полезное отвращение ко всем крайностям….. Quieta non movere (не нарушать тишину) была любимой доктриной тех времен;… поэтому, при условии, что церковь не будет слишком шуметь о религии или относиться к ней слишком серьезно, она поддерживалась даже философами как оплот против фанатизма, успокоительное средство для религиозного духа, чтобы он не нарушал гармонию общества или спокойствие государства. Духовенство истеблишмента считало, что заключило на этих условиях выгодную сделку, и очень добросовестно выполняло ее условия.16
Официально «Установленная церковь» называлась «Объединенная церковь Англии и Ирландии». Хотя она приняла Тридцать девять статей кальвинистского вероучения, в ней сохранились многие черты католического ритуала. В ней были архиепископы и епископы, но они обычно женились, и их назначала корона. Местные парсоны, как правило, выбирались местными сквайрами и помогали им поддерживать социальный порядок. Англиканское духовенство признавало короля своим главой и правителем и зависело от государства, которое собирало со всех семей в Англии десятину для поддержки церкви. Берк назвал Британию христианским содружеством, в котором церковь и государство — «одно и то же, являясь разными неотъемлемыми частями одного целого»; а Джон Уилсон Крокер назвал Вестминстерское аббатство «частью британской конституции».17 Эти отношения напоминали отношения между католической церковью и правительством Франции при Людовике XIV, за исключением того, что преследований за ересь почти не было.*