Век Наполеона

Тела уже были погребены туземцами в песках. Тосканские законы запрещали эксгумировать или перезахоранивать захороненные трупы, но Трелони знал, что миссис Шелли хотела, чтобы останки Шелли были захоронены рядом с останками их сына Уильяма в Риме. Он убедил тосканские власти разрешить эксгумацию при условии, что останки будут сожжены на берегу. Тела были изуродованы или съедены почти до неузнаваемости, но в одном пиджаке в одном кармане был найден томик Софокла, а в другом — томик Китса.148

15 августа Байрон, Хант и Трелони, а также чиновник карантина и английский офицер, капитан Шенли, стояли в стороне, пока отряд солдат сжигал останки Уильямса. На следующий день в местечке напротив Эльбы останки Шелли были эксгумированы и сожжены в присутствии Байрона, Ханта, Трелони и нескольких жителей соседней деревни. В пламя Трелони бросил ладан, вино и масло и произнес заклинания, приписывающие пепел «природе, которой он поклонялся».149 Байрон, не выдержав зрелища до конца, поплыл к Боливару. Через три часа почти все тело, за исключением сердца, исчезло. Трелони, ценой обожженной руки, выхватил сердце из огня. Гроб с прахом отвезли в Рим и похоронили на новом кладбище рядом со старым протестантским кладбищем, где покоились останки ребенка Уильяма. Сердце Шелли Трелони отдал Ханту, а тот — Мэри. После ее смерти в 1851 году пепел сердца был найден в ее экземпляре «Адонаиса».

XVI. ПРЕОБРАЖЕНИЕ: БАЙРОН, 1822–24 ГГ

В сентябре 1822 года Байрон и Гамбы переехали из Пизы в Альбаро, пригород Генуи. Несколько переездов телом, умом и настроением, которые он совершил после отъезда из Англии, утомили его, и он начал уставать даже от неустанной любви Терезы. Его острый взгляд и сардонический дух сняли покровы жизни и, по-видимому, не оставили никакой реальности, которая могла бы возбудить в нем идеализм или преданность. Он был самым известным из ныне живущих поэтов, но он не гордился своей поэзией; лихорадочные жалобы Чайльд Гарольда казались теперь нечеловеческими, а умный цинизм Дон Жуана оставлял автора и читателя голыми в разочарованном мире. «Мужчина, — чувствовал он теперь, — должен делать для человечества нечто большее, чем писать стихи».150 В Генуе он попросил своего врача сказать ему, «какой яд самый лучший и самый быстрый?».151

Греция предложила ему искупительную смерть. Она подчинилась туркам в 1465 году и погрузилась в дремоту под чужим господством. Байрон в «Чайльд Гарольде» (Канто 11, строки 73–84) призывал ее к восстанию: «Наследственные кабалы! Не знаете ль вы, / Кто, став свободным, сам должен нанести удар?» Греция восстала в 1821 году, но она была без оружия, без денег, без единства; она взывала о помощи к народам, которым передала свое богатое наследство. В Лондон был послан комитет для поиска средств; комитет отправил представителей в Геную с вызовом Байрону использовать часть своего богатства для содействия революции, которую он пытался вдохновить. 7 апреля 1823 года он заявил эмиссарам, что находится на службе у Временного правительства Греции.

Он преобразился. Теперь он был весь в действии. Цинизм уступил место самоотверженности, поэзия была отброшена, романтика перешла от рифмы к резолюции. Отложив немного средств для гуннов и, прежде всего, для Терезы, он посвятил остаток своего состояния греческой революции. Он поручил своим агентам в Лондоне продать все свое имущество в Англии, которое могло принести деньги, и прислать ему вырученные деньги. Он продал «Боливар» за половину его стоимости и нанял английское судно «Геркулес», чтобы доставить его, Пьетро Гамбу и Трелони в Грецию с пушками и боеприпасами, а также с медикаментами для тысячи человек на два года. Тереза Гуиччоли изо всех сил старалась удержать его при себе; он сопротивлялся ей с нежностью и утешался тем, что она и ее родители получили разрешение вернуться в свой дом в Равенне. Он сказал леди Блессингтон: «У меня предчувствие, что я умру в Греции. Я надеюсь, что это будет в бою, потому что это было бы хорошим завершением очень тяжелого существования».152