Век Наполеона

Сначала, 8 сентября, Кутузов думал возобновить сражение, но по мере поступления данных о потерях почувствовал, что не может подвергнуть оставшихся в живых еще одному дню такой бойни. Он возобновил политику отступления и впредь придерживался ее до конца. 13 сентября он отдал приказ об эвакуации Москвы, а 14-го мрачно отправился навстречу новой неизвестности.

В тот день Наполеон и его 95 000 выживших42 достигли ворот Москвы после восьмидесятитрехдневного марша из Ковно. В послании генерала Милорадовича, начальника московского гарнизона, содержалась просьба о прекращении огня, пока он выведет своих людей; она была удовлетворена. Наполеон ждал, что знатные особы явятся и попросят его защиты; никто не пришел. Когда он вошел в город, то заметил, что в нем не осталось никого из жителей, кроме «нескольких тысяч человек, принадлежащих к низшим классам».43 Некоторые блудницы остались, надеясь на франки, и вскоре были готовы согласиться на еду и кров. Наполеон привез с собой груз фальшивых русских банкнот; русские отказались их принять, и банкноты пришлось сжечь.44 Победители обыскали город, разграбили дворцы, разграбили поместья в глубинке; они нагрузили себя вином и реликвиями; последним суждено было пролиться, одна за другой, при отступлении.

15 сентября Наполеон въехал в Кремль и ждал, когда Александр попросит мира. Вечером того же дня Москва начала гореть.

V. СОЖЖЕНИЕ МОСКВЫ: 15–19 СЕНТЯБРЯ 1812 ГОДА

Наполеон был восхищен красотой заброшенного города. «С любой точки зрения, — сказал он Лас-Кейсу, — он может сравниться с любой из европейских столиц, а многие из них он превосходит».45 Это был крупнейший город России, ее Святой город, или духовная столица, с 340 церквями, расцвечивающими небо своими выпуклыми куполами. Большинство этих церквей уцелело в огне, поскольку были построены из камня. Жилые дома почти все были деревянными; 11 000 из них были уничтожены, в том числе 6000 построены из «огнеупорных» материалов.

Некоторые пожары были замечены ворвавшимися французами, которые побежали их тушить, но возникли новые пожары и распространились так быстро, что превратили ночь на 15 сентября в день и разбудили своим светом камердинеров, охранявших сон Наполеона. Они разбудили его, он приказал привести в действие пожарную команду армии, а затем снова лег спать. Утром 16-го Мюрат и Эжен, опасаясь, что от искры могут загореться пороховые склады, которые армия разместила в Кремле, умоляли Наполеона покинуть город. После долгого сопротивления он уехал с ними в пригородный дворец, за ним следовали повозки с документами и материальными средствами. Пожар утих 18 сентября, уничтожив две трети Москвы, и Наполеон вернулся в Кремль.

Кто виноват? Городские власти перед отъездом отпустили заключенных,46 и они могли устроить первые пожары во время грабежа. Некоторые французские солдаты, возможно, были столь же беспечны в своем мародерстве.47 16 сентября Наполеону было доставлено множество донесений о том, что факельщики разбегаются по Москве, намеренно устраивая пожары; он приказал расстреливать или вешать пойманных поджигателей; эти приказы были исполнены. Один поджигатель, русский военный полицейский, пойманный за поджогом башни Кремля, утверждал, что действовал по приказу. Он был допрошен Наполеоном, выведен во двор и убит.48 Несколько арестованных русских утверждали, что отъезжающий губернатор города граф Ростопчин отдал приказ сжечь город.49

20 сентября Наполеон написал Александру:

Гордого и прекрасного города Москвы больше нет. Ростопчин приказал его сжечь. Четыреста поджигателей были арестованы при самом деле; все они заявили, что поджигали по приказу губернатора, директора полиции. Они были расстреляны. Три дома из каждых четырех были сожжены….. Такой поступок столь же бесполезен, сколь и зверен. Хотели ли нас лишить провизии? Они находились в подвалах, куда огонь не мог добраться. Кроме того, ради какого пустяка уничтожать труд веков и один из самых прекрасных городов в мире! Я не могу поверить, что вы, с вашими принципами, чувствами и представлениями о должном, могли допустить эксцессы, столь недостойные справедливого государя и великой нации.

Я вступил в войну с Вашим Величеством, не испытывая никаких враждебных чувств. Одно ваше письмо, до или после последнего сражения, остановило бы всякое продвижение, и я охотно отказался бы от преимущества занять Москву. Если Ваше Величество еще сохранили ко мне хоть часть прежних чувств, Вы примете это письмо с радостью. Во всяком случае, вы не можете не согласиться, что я был прав, сообщая о том, что происходит в Москве.50