От готики севера, бледные детиКультуры вины, картошки, пива-виски,Мы, подобно отцам, направляемсяК югу, к обожженным другим берегамВинограда, барокко, la bella figura,К женственным поселеньям, в которых мужчины —Самцы, и дети не знают той жесткойСловесной войны, какой нас обучалиВ протестантских приходах в дождливыеВоскресенья, — мы едем не как неумытыеВарвары в поисках золота и не какОхотники за Мастерами, но — за добычей;Кто-то едет туда, решив, что amoreЛучше на юге и много дешевле(Что сомнительно), другие убеждены,Что солнце смертельно для наших микробов(Что есть чистая ложь); иные, как я,В средних летах — чтобы отброситьВопрос: «Что мы и чем мы будем»,Никогда не встающий на Юге. Возможно,Язык, на котором Нестор и Апемантус,Дон Оттавио и Дон Джованни рождаютРавно прекрасные звуки, не приспособленК его постановке; или в жаруОн бессмысленен. Миф об открытой дороге,Что бежит за садовой калиткой и манитТрех братьев, одного за другим, за холмыИ всё дальше и дальше, — есть порожденьеКлимата, в котором приятно пройтись,И ландшафта, заселенного меньше, чем этот.Как-то все-таки странно для насНикогда не увидеть ребенка,Поглощенного тихой игрой, или пару друзей,Что болтают на понятном двоим языке,Или просто кого-то, кто бродит один,Без цели. Всё равно наше ухо смущает,Что их кошек зовут просто — Cat, а собак —Lupo, Nero и Bobby. Их едаНас стыдит: можно только завидовать людям,Столь умеренным, что они могут легкоОбойтись без обжорства и пьянства. И всё ж(Если я, десьтилетье спустя, их узнал) —У них нету надежды. Так древние греки о СолнцеГоворили: «Разящий-издалека», и отсюда, где всеТени — в форме клинка, вечно синь океан,Мне понятна их мысль: Его страстныйНемигающий глаз насмехается над любойПеременой, спасеньем; и только заглохшийИ потухший вулкан, без ручья или птицы,Повторяет тот смех. Потому-тоОни сняли глушители со своих «Весп»И врубили приемники в полную силу,И любой святой вызывает ракетный шум,Как ответная магия. Чтобы сказать«У-уу» сестрам Паркам: «Мы смертны,Но мы пока здесь!», — они станут искатьБлизость тела на улицах, плотью набитых,Души станут иммунны к любымСверхъестественным карам. Нас это шокирует,Но шок нам на пользу: освоить пространство, понять,Что поверхности не всегда только внешни,А жесты — вульгарны, нам недостаточноЛишь звучанья бегущей водыИли облака в небе. Как ученикиМы не так уж дурны, как наставники — безнадежны.И Гёте, отбивающий строгий гекзаметрНа лопатке у римской девы, есть образ(Мне хотелось, чтоб это был кто-то другой)Всего нашего вида: он с ней поступилБлагородно, но все-таки трудно назватьКоролеву Второй его WalpurgisnachtЕлену, порожденную в этом процессе,Ее созданьем. Меж теми, кто верит, что жизнь —Это Bildungsroman, и теми, для кого жить —Значит «быть-здесь-сейчас», лежит бездна,Что объятиями не покрыть. Если мы захотим«Стать южанами», мы тотчас испортимся,Станем вялыми, грязно-развратными, бросимПлатить по счетам. Что никто не слыхал, чтоб ониДали слово не пить или занялись йогой, —Утешительно: всей той духовной добычей,Что мы утащили у них, мы им не причинилиВреда и позволили, полагаю, себеЛишь один только вскрик A piacere,Не два. Я уйду, но уйду благодарным(Даже некоему Монте), призываяМоих южных святых — Vito, Verga,Pirandello, Bernini, BelliniБлагословить этот край и всех техКто зовет его домом; хотя невозможноТочно помнить, отчего ты был счастливНевозможно забыть, что был.