Век перевода. Выпуск 2

Когда дьяволу я понесу свою душу,
О бароны любезные, дайте зарок,
Что не станут меня хоронить как чинушу,
Что служил в управленье железных дорог.

Не хочу, чтоб толпа лоботрясов глазела

На сурово-торжественный сей ритуал
И губастый Карно[26] проворчал обалдело:
«Черт возьми! Я таких похорон не видал».

Будет прост и величествен саван мой: в желчи,

Что пролил под ножом палача содомит,
Триста шкурок колибри, из тех, что помельче,
Хорошенько кожевник пускай продубит.

Чтобы труп мой не выглядел слишком ужасно,

Вы мне брови покрасьте в лазоревый и в
Фиолетовый, волосы выкрасьте в красный,
Позолотой сусальною ногти покрыв.

В саркофаг из металла царей, орихалка,

Коим род мой великий издревле владел
(Чингизханов подарок!), пожалуй, не жалко
Погрузиться, почив от наскучивших дел.

Затолкав меня в гроб, как на дно несессера,

Положите мне книг декадентских на грудь:
Мальдорора, Лафорга, Рембо и Корбьера,
Но не Гиля[27], прошу обойдусь как-нибудь.

II

Катафалком послужит моя колесница,
И пускай вместо кучера будет при ней
Пастушок Антуана Ватто; потрудиться
За квадригу придется десятку свиней.

Негритянка, которой слагал я напевы[28]

,Что живьем поглощает крольчат и цыплят,
Пусть за гробом идет в облачении Евы,
Прикрывая свой стыд волосами до пят.

Пусть могильщиков рой в канареечных тогах

Щеголяет на кладбище — вот мой каприз! —
И рабыни мои, восседая на дрогах,
Оффенбаховы польки исполнят на бис.

Вы ж, бароны, седлайте жирафов, верблюдов,

Бегемотов и зебр — я надеюсь на вас!
Не забудьте из оникса пару сосудов —
Для мочи, что ручьями польется из глаз.

В шкуру камелопарда[29]

пустынь облаченный(Он презрел твою фауну, о Ласепед[30]!),
Зычным голосом марш прогорланит военный
Мой приятель Деблер[31], сев на велосипед.

III

И торжественно в мрачном фаллическом храме
Месье Докр[32], облачившись в пристойный наряд,
Бельфегора, как было заказано нами,
Призовет, совершив сатанинский обряд.

IV

Нет, савойский пирог, что зовут Пантеоном[33],
Где искусно запрятан Гюго, точно боб, —
Место не для меня, и, клянусь Аваддоном,
Мне сгодился бы грифа иль ворона зоб!

Мне жеманное общество вовсе не мило,

На великих и гордых собой наблевать,
Так что на пустыре мне копайте могилу,
Где червей ублажают убивец и тать!

Ни креста, ни надгробья: подобно вампиру,

Я восстану не раз побродить под луной,
И несладко придется крещеному миру,
Если кто-то столкнется случайно со мной.

Эпитафия? Я не чулочник — куда мне

Забавляться надгробной риторикой — ха!
Впрочем, если вы очень хотите, на камне
Напишите вот эти четыре стиха:

«Здесь лежит Жорж Фуре. Он носил эспаньолку,

Точно новый Арман Дюплесси-Ришельё.
Он усатым был. В вере не видел он толку,
Не страшась гонореи и болей ее».

Расскажите еще, к возмущению сброда,

Коль не страшно меня рисовать без прикрас:
Я, открыто и дерзко презрев власть народа,
Остроносые туфли носил напоказ!

И всё будет прекрасно! Попавши в объятья

Сатаны, не боясь раскаленных углей,
Я немедля исторгну такие проклятья,
Что к чертям распугаю самих же чертей!

Я поставлю автограф в моем тестаменте,

И печать Аквитании это скрепит,
И чтоб Тэн[34] разобраться сумел в документе,
Я пишу на вольгаре, отринув санскрит!