Век перевода. Выпуск 2

Когда в наш город ты придешь, вращая бешено глазами,
Чтоб в сотый раз произнести
Не прописные истины о пагубном пути,
Но прорицание о том, что будет с нами,

Прошу, не поминай о бомбе, оставь язык военных

И чисел длинный ряд оставь.
Для нас страшны не числа, но живая явь.
Ужасное лежит в вещах обыкновенных.

Избавь нас также от рассказов о гибели всего людского рода.

Возможно ли представить этот мир без нас?
Вообразить, что солнца нет, а есть горящий газ,
Что окаменел не только камень — вся природа?

Молчи о нас, но говори о мире, его судьбе. И помни про оковы

Воображенья нашего — мы знаем то, что знает взгляд:
Разорванное в клочья облако, позябший виноград,
Сдвиг перспективы. Поверить мы готовы,

Коль скажешь нам, что лань исконною украдкой,

Исконно трепеща, в исконный мрак скользнет,
Что окоем наш птица проклянет,
Что дикая сосна ослабит свою хватку,

Цепляясь за уступ, и что вскипит пучина,

Подобно Ксанфу, и прервет свой бег
Вмиг оглоушенная рыба. Кем был бы человек,
Когда б не видел он ни выстрела дельфина

Из вод морских, ни голубя круженья — этого начала

И зренья нашего, и речи? Спроси всех нас еще,
Как естество нам выразить свое,
Когда померкнет иль рассыплется зерцало —

Живой язык, собой скрестивший всех и вся,

В котором о любви нам толковала роза, рысак — о резвости, цикада — о душе,
Освободившейся от пут вотще, —
Язык, в котором осмысляли мы себя?

Спроси, пророк: что будем мы без розы, как устоим

И устоим ли мы, не дрогнем ли душой?
Останутся ль слова «могучий», «вековой»,
Когда исчезнет существующее к ним?

ЕЛЕНА ТВЕРСКАЯ {219}

ТОМАС ГАРДИ {220} (1840–1921)

После меня

Когда Время захлопнет за мною дверь, жизни дрожь уняв,
И Май-месяц крыльями листьев всплеснет опять,
Нежными, тонкими, словно шелк, — скажут ли про меня:
«Он-то умел подобное замечать»?

Если в сумерках это случится, когда, как ресницы взлет,

Ястреб беззвучно над тенью своей скользит
Вверх, на изломанный ветром сук, — может, кто вздохнет:
«Ему-то, верно, был знаком этот вид»?

Если я уйду теплой ночью, мягкой как мотылек,

Когда ежик крадется, страшась пути своего, —
Кто-нибудь, может, скажет: «Жалеть малых сих он мог,
Но немногим сумел помочь, и вот — нет его».

Если узнают, что я ушел, когда выйдут смотреть

В звездное небо в зимний вечерний час,
Будут ли думать те, кто меня уж не встретит впредь:
«Вот у кого на такие дела был глаз!»

И скажет ли кто-нибудь, когда погребальный звон,

Прерванный ветром, снова начнет звучать,
Так, словно это новый колокол: «Он —
Он-то умел подобное замечать»?

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН {221} (1907–1973)

«Не понимая, почему запретен…»