Век перевода. Выпуск 2

Прошу вас нынче, строфы Алкеевы,
подать мне меру, ибо уста мои
речей взыскуют, — близок вечер,
требуя слов беспредельно ясных.

Но где найти их? День завершается,

клоня чело в потемки багровые;
здесь — грань для взора. Полыханье
огненных стен, что встают в закате.

Где сердце ныне? Где обрести уста?

Смогу ль услышать песню ответную?
Лиши купола огнем объяты;
словно молитвы, кресты пылают.

Новгород в 1943 году

Монастырская церковь

О Троица! Взыскуют троичности
апсиды три. В четверосогласии
апостольски восходят главы,
чтоб увенчаться крестом срединным.

Столпа четыре высятся, будто им

всю тяжесть мира должно поддерживать, —
их не соединяют дуги,
но средокрестье меж ними зримо.

Провалы окон, двери — в зияниях,

нет крыши, клонится колоколенка;
стоит, одним дождем омытый,
древний сосуд благодати Божьей.

Вечер

Подобен берег лестнице взорванной;
развалин груды к влаге спускаются,
пылая белым, красным. Башня.
Зелень разбитой церковной кровли.

Кустарник буйный — как предсказание

своей же смерти. Вот и седой поток
вступает в озеро, как море,
столь же зовущее взор скитальца.

Туда, где взгляд не скован границами,

где ночь молчит и в день превращается,
где сердцу место есть. Лишь месяц
мерзнет серпом над равниной хладной.

На реке Великой

Вдали паромщик виден расплывчато,
голубоватой далью оправленный,
как бы в театре. Цвет медовый
под облаками течет по краю.

Так нежен пламень под синевой небес.

Всё вдаль уходит, ветками тальника
надежно скрыто. Лишь во мраке
черпает ведрами воду кто-то.

И сквозь листву подлеска вздымается

луны огромный шар, ярко-огненный,
пугливый. На ветру усталом
резко и долго кричат вороны.

ХАЙНЦ ПИОНТЕК {31} (1925–2003)

Унесенные ветром