Век перевода. Выпуск 2

Я пришпорил коня, позабыв о привычной дороге.
Сзади ворон кричит, как всегда, предвещая тревогу.
Что ж, Мерани, лети, как придется, по жизни, по свету,
с черной мыслью сплети обезумевший, яростный ветер.

Воздух, воды и твердь рассеки, бей копытом невзгоды!

Слышишь, конь, торопись! Сократи расстоянья и годы,
Слышишь, конь, не щади ни себя, ни меня в бурях грозных;
в стужу, слякоть и зной ты скачи, не надеясь на отдых.

За спиной — отчий дом, плечи друга, улыбка любимой.

Всё забыто, разбито и скрыто в удушливом дыме.
Мне отчизной в ночи станет место шального ночлега;
со звездой заведу разговор, отдыхая от бега.

Всё, что было во мне, что в душе я так долго лелеял,

отдаю плеску волн и биенью копыт, не жалея.
С черной мыслью сплету обезумевший, яростный ветер,
на коне пролечу, как придется, по жизни, по свету.

Знаю я: где умру, там и лягу под пасмурным небом,

и не вспомнит никто обо мне. То ли был, то ли не был.
Мне никто из людей пятаками глаза не прикроет;
ворон выроет яму, а ветер присыплет землею.

Будут дождь и роса вместо слез на любимых ресницах,

а оплакивать станут меня перелетные птицы.
Но пока я живой и судьба мне хребет не сломала,
пронеси меня, конь, к горизонту, где светятся дали!

Я враждую с судьбой, измеряя года по минутам.

Будь что будет! Пусть смерть помешает дойти до приюта.
Мчись, Мерани, вперед, без оглядки, по жизни, по свету,
с черной мыслью сплети обезумевший, яростный ветер!

Видно, я обречен. Темнота подступила вплотную.

От дороги устав, задыхаюсь в холодном поту я.
Но не зря я летел на коне, забывая про раны;
путь для тех, кто пойдет, протоптал беспокойный Мерани.

И опять кто-то гонит коня, позабыв о дороге,

и опять воронье, как всегда, предвещает тревогу.
Что ж, Мерани, лети, как придется, по жизни, по свету,
с черной мыслью сплети обезумевший, яростный ветер.

ЖОЗЕ-МАРИЯ ДЕ ЭРЕДИА {42} (1842–1905)

Забвение

У моря, на горе — святилища руины.
Смерть размешала там, в пластах горячих глин,
и бронзовых бойцов, и мраморных богинь,
чью славу погребло безмолвие полыни.

Один лишь волопас стада гоняет ныне;

он, раковиной той, где дышит древний гимн,
наполнив даль небес и тишь сквозных глубин,
свой черный силуэт воздвиг в бескрайней сини.

Земля, как мать, нежна к античным божествам;

велит, чтоб меж стеблей разбитой капители
другие по весне аканты зеленели.

Но Человек, увы, чужд праотцев мечтам;

без дрожи внемлет он со дна ночей смиренных
пучине, что ревет и плачет по Сиренам.

Немея