Век Просвещения

Объявление приговора и само наказание заняло целый день и производилось по всему городу, из этого вы можете судить, сколько было виновных. Двух убийц повесили прямо в монастыре, на месте преступления, что я тоже не мог не одобрить. Сам я этого не видел, поскольку решил посетить главную площадь города, именуемую Красной (я думаю, вам это известно и без меня – как вы уже заметили, я не считаю нужным сообщать те сведения о России, которые любопытствующий может почерпнуть из иных источников). Замечу на правах свидетеля, что перед казнями было прилюдно освобождено не менее сотни обвиняемых, чью вину власти сочли неустановленной или незначительной.

Всего через несколько дней граф покинул Москву. По-деловому, без каких-либо празднеств. За неделю до этого в город был прислан новый губернатор. Заблаговременно узнав о составлении конвоя, я смог условиться с одним из младших офицеров, чтобы он доставил в столицу мой отчет, к которому я за это время сумел добавить еще несколько интересных документов.

Зачем я это делал? Не буду скрывать, меня терзало страшное одиночество, и любая работа была избавлением от мрачных мыслей, поселившихся в моей голове. Скрип пера был лучше бесшумной пустоты обезлюдевшего дома, заставлял забывать, пусть не надолго, о безвозвратной утрате, которую я понес. Скажу даже, не заставь я себя заняться этой, по большей части совсем неинтересной писаниной, мной могли овладеть стремления, недостойные образованного человека и христианина.

Да, такова природа человеческая: мы понимаем, что были счастливы, всегда с запозданием, только уже навеки утратив то самое счастье, и всю оставшуюся жизнь обречены с горечью вглядываться в невозвратное прошлое. «Анастасия, – постоянно думал я, – Анастасия, почему ты меня оставила? И есть ли на небе то место, где нам суждено встретиться?»

156. Милость

Говорили Еремею: четверых только казнили, четверых. Очень обрадовался Еремей снисходительности государевой и горячо молился о том, чтобы не было среди них брата Арсения. Пусть помилует его Господь, пусть живет он, а вдруг искупит грехи свои страшные в одночасье, прямо как тот разбойник на кресте, справа от Спасителя? Нет ведь для вышней благодати ничего невозможного. Глашатаев, объявлявших имена преступников, не слушал: боялся. А еще сколько-то дней спустя привезли в карантин одного такого, под охраной да в кандалах. Метался в бреду арестованный, все просил у кого-то прощения.

Сказали солдаты, да и не секретное это было дело, что осужден уже к кнуту да железу, а потому, по первости, не верили ему, как занедужил. Из тех, говорили, он, что бунт на Варварке начал, у иконы-то чудотворной, когда офицеров с охраной избили и дьяка тож. Соглашались служивые: пустое это дело, бунт, никому впрок не шел, один здесь конец – кнут да каторга. Но и знали они: смилостивилась над Москвой Богородица, ответила на молитвы, уберегла. Наказаны-то мы, конечно, наказаны, и поделом, но и спасены. Вот о чем рассуждать надо и осанну распевать каждодневно, пока голоса хватит.

Меньше теперь умирали в карантине, на убыль повернулся мор. Не только люди устали, значит, и у заразы тоже сила на исход пошла. Но каторжный – нет, не выжил. Знамо дело, Господень суд, согласились солдаты. Видать, более виноват был товарища своего, того еще когда бичевали, в железа заключили и в казенный завод на остатнюю жизнь увезли. А этому – видать, не судьба. Выписал им господин доктор бумагу о смерти преступника, а Еремей завернул тело в рогожу и захоронил вместе с остальными, безвинными.

157. Официальный отчет

«Сообщаю правительству Его Величества, что в Петербурге чумы вовсе не было. Меры о введении карантина, впрочем, представляются мне разумными, хотя и обречены помешать, пусть временно, нашей торговле с Россией, в последние годы растущей столь высокими темпами. В Лондоне будет немало недовольных, но мы должны предпочесть их едким мнениям заботу о всеобщем благополучии. Как только состояние дел позволит, эти ограничения надо будет немедленно отменить.

По моему указанию консул Суоллоу запросил начальника таможни, графа Миниха, о санитарном состоянии товаров, доставленных в столицу из провинции. Тот немедленно отвечал, что все товары, допущенные в город, прошли строгий карантин и согласился дать тому письменную в каждом случае сертификацию и снабдить ею все выходящие из петербургской гавани корабли. В частном же порядке добавил, что множество добра, нужной документации не имеющего, было в последние дни беспощадно уничтожено огнем, как на дорогах, так и в окрестностях петербургских, в частности, потому, что иные, не столь скрупулезные негоцианты пытались использовать нынешнее положение к своей выгоде.