Читаем Век Просвещения полностью

Веревка вырвалась на свободу и тут же увяла. Нож бросился вниз с глухим стуком, отрезанная голова твердо проштамповала корзинное дно. Лошадь под офицером задвигалась, переступая ногами, он неожиданно для себя сделал полный пируэт и увидел, что площадь совсем опустела. Белобрысого парня потащили к потемневшей скамейке, он вдруг очнулся, дернулся в сторону, соскочил с плахи и бросился бежать, несуразно вскидывая ноги и пытаясь помочь себе связанными руками. Офицер с удивлением смотрел на него, не сходя с места, потом не менее ошарашено уставился на оцепеневшую охрану, но затем пришпорил лошадь, догнал парня и махнул саблей. В последний момент беглец увернулся, и удар получился не глубоким. Окровавленный парень поднялся, сумел еще раз увернуться от офицера, потом еще… Стук новеньких подков участился, лошадь отменно слушалась поводьев. Браня себя за неуклюжесть, офицер сумел достать беглеца только с четвертой попытки, у самого края площади.

Обернувшись, он увидел, что рядом с плахой происходит какое-то движение. Подскакав поближе, убедился в немыслимом: заключенные разбегались кто куда, у многих оказались свободными руки и они двигались много быстрее давешнего парня. Половины конвоя тоже не было на месте, лишь где-то вдалеке мелькнули потные лошадиные крупы. Офицер яростно закричал, снова махнул саблей и увидел, что на помосте никого нет, кроме странного старика. Палачи исчезли, а с ними и нищие. Матово блестевший косой нож некому было поднять – казалось, мореные деревяшки крепления и ошейника навечно приклеились друг к другу, накрепко зажали тусклый металл в своих липких тисках. Офицерский жеребец завертелся от впившихся в его бока зубчатых шпор.

Оставшиеся солдаты никуда не бежали, не вынимали оружия, вообще не двигались, только хмуро смотрели на командира и ждали приказа. Офицер еще раз сделал круговое движение саблей, выкрикнул нечто нечленораздельное во всю мочь своих легких, снова, что есть силы, дернул ногами и поскакал на звук пушечной стрельбы, в сторону, противоположную тюрьме, городу и беглецам. Солдаты тронули каблуками лошадиные бока и медленно затрусили вслед. С каждым мгновением колонна принимала все более выверенную форму, строй становился правильнее, спины седоков делались прямее и тверже, а перестук подков – четче. Минута, даже меньше – и площадь опустела окончательно.

Сухой, морщинистый старик вдруг опомнился, тщательно спрятал непонятные листки в правый карман балахона и с изумлением посмотрел на внезапно освободившиеся от них руки. Затем медленно подошел к осиротевшему устройству, из которого полированными столбиками торчали две беззащитные и голые деревянные шеи, заглянул в сочившуюся кровью корзину и осуждающе повел подбородком. Потом заторможенно, ступенька за ступенькой, спустился с плахи; чуть подволакивая левую ногу, добрался до опустевшей телеги, не без труда залез в нее, взял поводья и несколько раз громко чмокнул. Заскучавшие было кобылки дернули головами и послушно взяли с места.

Погода неожиданно изменилась, стало темнеть, из стороны в сторону засвистела пыль. По площади летал какой-то мусор, пробежала стая бездомных собак, они сторонились простора и старались держаться поближе к слепой осыпавшейся стене. Плаха одиноко высилась наискосок от солнца, пустая, плоская, крепко сбитая. Лежавшего на ней трупа не было видно. Телега миновала тело белобрысого парня, на мгновение спугнув тучку радостно гудевших зеленозадых мух. Старик бросил взгляд на разодранную до основания шею и едва заметно качнул головой, словно кто-то нуждался в его согласии. Лошади прошли мимо, не останавливаясь и не пугаясь.

Старик скоро задремал. Тихоходная повозка долго кружила по пустым улицам, внезапно потерявшим прохожих, патрульных и раненых. Ее никто не останавливал. Серые лица то и дело прижимались к окнам, пытаясь рассмотреть одинокого седока, и тут же прятались обратно в темноту. Но ночь никак не хотела вершить свое дело – над булыжными мостовыми, арочными мостами и ажурными крышами повисли бесконечные сумерки.

Для этого времени года день выдался на удивление теплым, и казалось, что все обитатели города, не сговариваясь, бросили дела и заботы, горести и треволнения, труды и печали и уехали на роскошный пикник в буколические и галантные рощи, беседки, павильоны, тенистые сады и парковые галереи. В гости к кавалерам в атласных камзолах, дамам в многоярусных, но легко спадающих юбках, верным пастухам, нежным пастушкам и мирно жующим траву тонкорунным козам. И что никто не спешит возвращаться назад.

2008–2016

Иностранные слова и выражения, употребленные в тексте без перевода на русский

terra incognita – неизвестная земля или страна (лат.), в перен. смысле – нечто неизвестное

La belle France – прекрасная Франция, в данном случае – «прекрасной Франции» (фр.)

Domina omnium et regina ratio – разум всему господин и повелитель (лат.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза