Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя

В «комментариях врача», записанных в карте при поступлении Честера в больницу, заведующий психиатрическим отделением сообщает: «Пациент производит впечатление много добившегося на профессиональном поприще, внимательного и заботливого в личной жизни. Сверхдобросовестный и чрезмерно самокритичный, высокоэнергичный и работоспособный человек, но склонный к прокрастинации. Много беспокоится, в анамнезе депрессия. В этой связи ему свойственна тревожность и навязчивые состояния. Возвращение с административной должности к преподаванию сократило объем личных контактов и деятельности, приносящей удовлетворение, расширив при этом простор для самокритики и мрачных самоуничижительных раздумий. Зависимость и уныние усилились. Предполагаемый диагноз – психоневроз, реактивная депрессия. Прогноз ослабления текущих симптомов достаточно благоприятный, однако будущая социализация под сомнением».

Если психоневротические расстройства и генотип, а также, в меньшей степени, жизненные обстоятельства Честера Хэнфорда схожи с моими, значит ли это, что и участь мне грозит схожая? («Будущая социализация под сомнением».) Неужели наследственность обрекает меня на такое же сваливание в штопор, если стресс станет невыносимым? Что было бы со мной, не прибегай я в разное время к доступным психотропным препаратам, трицикликам, антидепрессантам СИОЗС и бензодиазепинам, неведомым моему прадеду, которого болезнь скрутила до расцвета современной психофармакологии? Может быть, ксанакс или селекса избавили бы его от мучительных курсов электрошока и лечения инсулиновой комой, не говоря уже о тех месяцах, которые он провел, свернувшись стонущим клубком в кровати?

Наверняка, разумеется, сказать невозможно. При всех наших общих генах мы с Честером Хэнфордом все же разные люди, нас разделяют десятилетия и социокультурные условия, у нас разный жизненный опыт и разные стрессы. Может быть, Честеру Хэнфорду не помогла бы и селекса. (Как мы уже видели, клинические данные по СИОЗС довольно противоречивы.) И потом, кто знает? Может, и я вполне обошелся бы без торазина, имипрамина, валиума, дезипрамина, прозака, золофта, паксила, ксанакса, селексы, индерала и клонопина.

Но почему-то мне так не кажется. И поэтому сходство между мной и прадедом так меня беспокоит, заставляя задаваться вопросом: неужели преграда между «держаться» (как я сейчас и как Честер на протяжении долгих лет до нервного срыва) и «не выдержать» сложена лишь из поглощаемых мной химических препаратов, непостижимым и несовершенным образом воздействующих на мой генотип и удерживающих меня на краю бездны?

Первое пребывание прадеда в больнице Маклина было почти раем по сравнению с последующими. Семь недель он ежедневно посещал психотерапевтические сеансы, плавал, играл в бадминтон и карты, читал книги и слушал радио. Назначаемые ему лекарства – полный набор фармакологических достижений того времени[188].

На ежедневных психотерапевтических сеансах лечащий врач Честера пытался поднять самооценку пациента и снизить тревожность, развивая гибкость мышления. Постепенно, то ли из-за терапевтических бесед, бадминтона, медикаментов, отдыха от работы или просто по прошествии времени, тревожность отступила. (Лечащий психиатр Честера считал главной заслугой инъекции тестостерона и регулярную физическую нагрузку.) Из больницы прадеда выписали 12 апреля, уже менее угнетенного и не выказывающего суицидальных намерений. Однако прогноз психиатра в диагностическом заключении был неутешительным: несмотря на ослабление симптомов тревожности, склонный к волнениям темперамент, скорее всего, еще даст о себе знать.

И год спустя, 28 марта 1949 г., Честер снова оказался в той же больнице, «нервный, тревожный, угнетенный, с заниженной самооценкой», как отмечал заведующий отделением, а также страдающий «бессонницей и неспособностью сосредоточиться на работе». Накануне повторной госпитализации в Маклин он говорил семейному врачу Роджеру Ли, что хочет покончить с собой, «но ему не хватит духу». Доктор Ли посоветовал ему снова лечь в больницу.

На этот раз Честер освоился в психиатрической клинике гораздо быстрее и уже через десять дней стал, по мнению персонала, более спокойным. Однако жалобы у него остались такие же, как и в прошлое пребывание, – тревожность, нервное напряжение, сложности с подготовкой лекций и ощущение своей ущербности на фоне коллег[189].

Через несколько недель, когда врачам удалось «вернуть ему веру в свои немалые заслуги перед университетом», он снова стал «намного общительнее и спокойнее». Психиатры сочли, что «освобождение от груза обязанностей и ответственности» вкупе с приливом энергии, который давали инъекции тестостерона, позволило ему довольно быстро восстановить уверенность в себе, и из больницы его выписали уже через месяц[190].

На какое-то время у прадеда наступило пусть частичное, но улучшение. Он вернулся к преподаванию и возобновил научную работу. Несколько лет он вроде бы чувствовал себя хорошо, полноценно и успешно трудясь.

А потом пошел вразнос.