Вот одно из предположений: эметофобия представляет собой генетическое развитие действительно адаптивного побуждения – избегать
Вот мой разговор с дочерью вечером накануне поездки во Флориду на седьмом году ее жизни.
– Я боюсь завтра лететь на самолете.
– Там нечего бояться, – стараясь излучать спокойствие, убеждаю я. – Что именно тебя пугает?
– Инструктаж по безопасности.
– Инструктаж? А что в нем страшного?
– Там рассказывают, что делать при катастрофе.
– Да ну, самолеты очень надежные. Никакой катастрофы не будет.
– Тогда зачем про нее рассказывать?
– Потому что стюардессам так положено – давать инструкции для пущей безопасности. Но авиакатастрофы случаются гораздо реже, чем автомобильные.
– Тогда почему нам в машине никто не зачитывает инструкции по безопасности?
– Сюзанна! – кричу я вниз. – Иди сюда, поговори с Марен!
Вроде бы страх перед полетами возник у Марен не с моей подачи. Она уже в силу своего темперамента настроена на беспокойство, на сканирование окружающего пространства в поисках потенциальной угрозы; природный склад ее ума – как и мой, как и моей матери, как типичных страдающих генерализованным тревожным расстройством – требует выискивать и проигрывать (прокручивать в сознании, рассматривая со всех сторон) все возможные неблагоприятные исходы. Гнетущее ожидание инструктажа по безопасности, где упоминается приземление на воду и действия при катастрофе, подстегнуло ее тревожность.
Оба моих ребенка унаследовали мой дар драматизировать – представлять и с ужасом проигрывать наихудший сценарий событий, даже если статистическая вероятность этого сценария невелика. Заметив у себя на лице непонятный бугорок во время бритья, я вижу в нем не прыщ (что вероятнее всего), а злокачественную и наверняка смертельную опухоль. Если у меня колет в боку, я подозреваю не секундный мышечный или кишечный спазм, а начало прободного аппендицита или рака печени. Если, попав на яркий свет, я вижу перед глазами мельтешение, я объясняю его не перепадом яркости, а признаком надвигающегося инсульта или опухоли мозга.
Какое-то время спустя мы снова летели на отдых всей семьей. Перед взлетом Марен вцепилась в подлокотники кресла, прислушиваясь к каждому завыванию и лязгу в самолетном нутре и спрашивая после каждого, не сломался ли самолет.
– Нет, все в порядке, – отвечала жена.
– Откуда ты знаешь?
– Марен, ты думаешь, мы посадили бы тебя в неисправный самолет?
Очередной «бряк!» из невидимого двигателя.
– А это что? – готова разреветься Марен. – Теперь-то уж точно сломалось?
Вздох. Яблочко от яблоньки…[181]
Что еще удивительнее, она [меланхолия] в некоторых семьях, минуя отца, переходит к сыну «или проявляется у каждого второго, а иногда и третьего в роду и не всегда принимает точно такой же характер – иногда лишь символически схожий.
Пациент отличается перфекционизмом, стремлением преуспеть, хотя и не эгоцентричным, и чувствительностью к малейшей оплошности. Эти ли психодинамические характеристики выступили причиной депрессии, не известно. Тревожность, судя по всему, над ними преобладает.