Век Вольтера

Et ses mains ourdiraient les entrailles du prêtre

За кордоном, чтобы отгородиться от королевских особ63

— «и его руки вывернули бы кишки священнику за неимением веревки, чтобы задушить королей»- были вложены Дидро в уста фанатика в его пьесе Les Eleuthéromanes, ou les furieux de la liberté (Маньяки свободы, или Безумцы свободы); их нельзя принимать за точку зрения Дидро, поскольку он прямо осуждал цареубийство: «Пусть народ никогда не видит, как льется королевская кровь по любому поводу».64 Эти строки не могли повлиять на судьбу Людовика XVI, поскольку были опубликованы только в 1795 году.

II. Комедия и комедиант означали скорее драму и актера, чем комедию и комика. Любая пьеса со счастливым концом называлась комедией.

ГЛАВА XXI. Распространяющаяся кампания 1758–74 гг.

I. ГЕЛЬВЕЦИЙ: 1715–71 ГГ

1. Разработка

Семья имела швейцарско-германское происхождение, как и те мужественные семьи, благодаря которым Берн и Цюрих гордятся и процветают сегодня. Один из членов семьи в Невшателе носил фамилию Швейцер — то есть швейцарец; другой, переехавший в Нидерланды, носил фамилию Гельвеций — то есть швейцарец. Эта вторая ветвь переехала в Париж около 1680 года. Там Жан Клод Адриан Гельветиус стал врачом королевы Марии Лещинской. Из двадцати его детей тот, о котором идет речь, родился 26 января 1715 года. Клод Адриан был воспитан в духе медицины, что оставило некоторый след в его философии. После обучения у иезуитов в Коллеж Луи-ле-Гран он поступил в подмастерья к сборщику налогов. Вскоре он разбогател; в возрасте двадцати трех лет его доход составлял 360 000 ливров в год.1 Он был красив, хорошо фехтовал, танцевал и стрелял, был любим придворными и куртизанками. Его назначили метрдотелем — хозяином дома при королеве. Он был совершенно не готов к тому, чтобы стать философом — за исключением тех, кто слишком умен, чтобы писать книги.

Но в 1738 году он познакомился с Вольтером, был потрясен его умом и славой и начал мечтать об авторстве; разве это не было бы новым отличием — быть одновременно финансистом и философом? Он провел некоторое время в Бордо в гостях у Монтескье, а затем в Бургундии у Бюффона; это было формирующее влияние. Он стал близким другом другого миллионера, барона д'Ольбаха, архиматериалиста эпохи. На обедах у барона и в салоне мадам де Граффиньи он познакомился с Дидро, Гриммом, Руссо, Дюкло, Галиани, Мармонтелем, Тюрго. Он преобразился.

В 1751 году он принял два судьбоносных решения. Он оставил свою прибыльную должность генерального фермера по налогам, удалился в феодальное поместье в Воре-о-Перше и посвятил себя написанию книги, которая должна была потрясти мир. В том же году, в возрасте тридцати шести лет, он женился на Анне Катрин де Лигнивиль д'Автрикур, графине Священной Римской империи, тридцати двух лет, одной из самых красивых и талантливых женщин Франции. Он сразу же отвез ее в Воре, опасаясь, по словам Гримма, что Париж ее запятнает. Там — или это было в Париже? — Фонтенель, которому было около ста лет, вошел в гардеробную прекрасной графини и обнаружил ее почти в полном беспорядке. «Ах, мадам, — воскликнул он, отступая, — если бы мне было не больше четырехсот лет!»2

Счастливая пара содержала также дом в Париже, и там гостеприимство Гельвеция, дополненное очарованием его жены, привлекло к ним таких интеллектуальных львов, как Дидро, д'Ольбах, Фонтенель, Бюффон, д'Алембер, Турго, Галиани, Морелле, Кондорсе и Юм. «Вы бы видели, — говорит Мармонтель, — насколько приятным стал его дом для литераторов».3 На этих ужинах Гельвеций старался направить разговор на темы, на которые он планировал писать; он приглашал критиков своих идей и показал себя хорошим слушателем; Морелле жаловался, что Гельвеций «всегда сочинял свою книгу в компании».4