Век Вольтера

В свойственном ему настроении д'Ольбах отвергает не только идею Бога, но и само слово. «Слова «Бог» и «творение«…должны быть изгнаны из языка всех тех, кто хочет говорить, чтобы его понимали. Это абстрактные слова, придуманные невежеством; они рассчитаны только на то, чтобы удовлетворить людей, лишенных опыта, людей слишком праздных или слишком робких, чтобы изучать природу и ее пути».121 Он отвергает деизм как компромисс с суеверием,122 и делает из атеизма настоящую религию:

Друг человечества не может быть другом Бога, который во все времена был настоящим бичом для земли. Апостол природы не станет орудием обманчивых химер, с помощью которых мир превращается в обитель иллюзий; поклонник истины не пойдет на компромисс с ложью….Он знает, что счастье рода человеческого настоятельно требует, чтобы темное, шаткое здание суеверия было разрушено до основания, дабы воздвигнуть на его руинах храм природы, пригодный для мира — фан, священный для добродетели…. Если его усилия окажутся тщетными; если он не сможет вдохнуть мужество в существа, слишком привыкшие к трепету, он, по крайней мере, будет аплодировать себе за то, что отважился на эту попытку. Тем не менее он не сочтет свои усилия бесплодными, если ему удалось сделать счастливым хотя бы одного смертного, если его принципы успокоили волнения одного честного ума. По крайней мере, он будет иметь то преимущество, что изгнал из своего собственного разума назойливый ужас суеверия… что растоптал под ногами те химеры, которыми мучаются несчастные. Таким образом, избежав опасности бури, он будет спокойно созерцать с вершины своей скалы те огромные ураганы, которые возбуждает суеверие; и он протянет руку помощи тем, кто будет готов принять ее».123

3. Мораль и государство

Но совместим ли атеизм с народной моралью? Можно ли контролировать мощные эгоистические импульсы простых людей с помощью морального кодекса, лишенного всякой религиозной преданности и поддержки? Д'Ольбах столкнулся с этим вопросом в «Системе природы» и вернулся к нему в 1776 году с трехтомной «Универсальной моралью». Прежде всего, он сомневается, что религия в целом способна создать мораль:

Несмотря на ад, столь ужасный даже по описанию, какие толпы брошенных преступников заполняют наши города!.. Неужели осужденные воры и убийцы — атеисты или скептики? Эти несчастные верят в Бога… Неужели самый религиозный отец, наставляя своего сына, говорит ему о мстительном Боге?…Его телосложение разрушено развратом, его состояние уничтожено азартными играми, презрение общества — вот мотивы, которыми руководствуется отец».124

И даже если предположить, что религия иногда помогает нравственности, уравновешивает ли это вред, который она причиняет?

Против одного робкого человека, которого эта идея [ада] сдерживает, есть тысячи, на которых она действует безрезультатно; есть миллионы, которых она делает неразумными, которых она превращает в диких преследователей, которых она превращает в злобных… фанатиков; есть миллионы, чьи умы она расстраивает и кого она отвлекает от их долга перед обществом».125

И подумайте, какое лицемерие навязывает скептикам социальное давление религии:

Те, кто хочет составить представление об оковах, наложенных теологией на гений философов, родившихся в «христианском диспенсационале», пусть прочтут метафизические романы Лейбница, Декарта, Малебранша, Кадворта и т. д. и внимательно изучат гениальные, но рапсодические системы под названием «предустановленная гармония» «случайных причин».126

Более того, сосредоточив мысли человека на индивидуальном спасении в другом мире, христианство заглушило гражданское чувство в этом, оставив людей нечувствительными к страданиям своих собратьев и к несправедливости, совершаемой угнетающими группами и правительствами.