Веха

Зима наступила в начале ноября, но мы уже всё спрятали, и были готовы к её приходу. Во второй половине ноября пришло письмо, что Мария Александра родила дочь, и мать тут же засобиралась в дорогу, одурив всем голову. Отец, конечно же, по привычке на неё ругался, но съездил в колхоз на санях, и поменял их на кошёвку. Это такие сани, только побольше с обустроенными стенками из лозовых прутьев, и когда их укрываешь чем-нибудь, то в санях становится уютней, и даже как бы теплее.

Выехали снова все, кроме Шурки, которую забрала к себе Александра. Вася тоже рвался с нами, но его не пустил председатель, да он и дела свои передавал, дав согласие в районе на работу финансовым инспектором. На что батя только махнул рукой и всё.

– Бракоделы! – произнёс отец, и тронул со двора. Отъехав от дома с сотню метров, он добавил. – Надо же один сын, девку сделал, а теперь и другой девку. Безобразие! Ты, Павлик хоть не подкачай, а то обрастём одними бабами, кто же работать будет-то!

– Харитоша, родной! – произнесла мать, кутаясь в тулуп, укрыв ноги. – Ну, что же тебе девочки-то не нравятся? Они же такие куколки!

– Ага! Куколки! А кто же род продолжать будет? Мы с тобой уже вряд ли наделаем, а они одних баб рожают! – недовольно пробурчал отец, на что мы все только засмеялись.

Погода была прекрасной, лёгкий морозец, в районе пяти градусов, слегка скользил по нашим щекам, и от тепла полушубков, а также мягкого и тёплого сена, тянуло в сон. Перед отъездом мы плотно покушали и, не успев проехать Беловск, как все уснули под убаюкивающую, до предела нудную песню, которую завёл отец. Степь да степь кругом, путь далёк лежит! И это было бесконечно.

Я проснулся тогда, когда впереди показались дома Почепа. Иван с Ксеньей ещё спали, а Дуся о чём-то разговаривала с мамой. Мне было тепло, и в тоже время свежо от морозца. Не было сил, да и желания шевелиться, но очень уж хотелось по нужде, и я был вынужден попросить отца остановиться.

– Пап! – сказал я, вылезая из своего укрытия, разбудив попутно и всех остальных. – Останови, а то нет сил, терпеть! Писать хочется!

– Ну, вот! Начинается! – произнёс он и, сказав – трруу – остановил кобылу.

Сказал я, а полезли из саней все, включая и его самого.

– Ну, вот! – подумал я, обиженно. – Сами все захотели, а я виновным остался!

Батя, как прочитал мои мысли, посмотрев на меня и, справив нужду, подошёл ко мне и хлопнул по спине.

– Молодчина, сынку! А то терпели бы до дома, а до него ещё с полчаса нам ползти! – произнёс он и, улыбнувшись, обнял меня за плечи, и повёл к саням. Пока мы занимались своими делами, наша кобыла тоже подзаправилась овсом.

Где-то минут через сорок мы уже были у Александра. Они очень обрадовались нашему визиту и, пока все обнимались, целовались и болтали обо всём подряд, я, с Иваном перенёс в дом все гостинцы. Для этого нам надо было сходить туда и обратно, раз по пять.

Снова мы у них пробыли два дня, после чего поблагодарили хозяев, у которых квартировали Александр и Марусей, за их гостеприимство, и рано утром, едва рассвело, тронулись обратный путь.

Пока гостили у них, я сходил с Сашкой в школу, где он работал директором, посмотрел всё. Мне очень понравилось, и я договорился с ним, что на следующий год приеду учиться, чтобы получить среднее образование, для поступления в институт.

Вообще у него было чему поучиться. Саня наш был человеком целеустремлённым, не терпящим несправедливость, да и вообще отстаивал свою точку зрения, не взирая ни на что. Когда к нему приехали с проверкой из области, и увидели в его кабинете, рядом с портретом Сталина, портрет Лермонтова в форме царского офицера, то завели даже дело. Но он не струсил и доказал всем, что это не просто царский офицер, который в те времена защищал наше Отечество, но он ещё и величайший поэт всех времён. И то, что эти два портрета рядом, наоборот говорит о силе нашего вождя. После этих слов никто не захотел оспаривать его слова, боясь последствий. Он ведь похвалил нашего вождя!

А вообще-то за подобные вещи можно было загреметь лет на десять. Вот эта его сущность и свела Сашку и Марией, которая полюбила его именно за то, что он мог постоять за себя, и не дать в обиду близких людей.

Снова, как и в прошлый свой приезд в гости к Александру, мы попали в метель, и снова под Беловском. Там мы заехали на стан, поменяли кошёвку на наши сани, и в сплошной серой массе метели, вернулись домой. Но на этот раз мы вернулись радостными и, организовав классный ужин, уселись отмечать своё возвращение под завывание пурги. Перед тем, как сесть за стол, я сбегал к Василю и позвал его с женой к нам отужинать вместе, да пропустить по стаканчику мутной жидкости.

Василий наш за это время передал колхозные дела и принял новые. Он даже выпивать и то отказался, пропустив только с полстакана и всё.

После ужина я с Иваном, как и в прошлый раз залезли на печку и, высунув головы оттуда слушали о чём гутарили отец с Василием. Иногда к ним встревала в разговор и мать.