Веха

Так уж случилось, но жизнь начала разбрасывать нас по своим сусекам, где мы и оседали. Сашка с Иваном проживали в Почепе, но я отлично понимал, что не сегодня, так завтра они тоже куда-то уедут. Я знал, что Сашка планировал ехать в Смоленск, а Ваня вообще рвался в Москву. Он хоть и был педагогом, но почему-то всегда хотел стать военным. Также было понятно, что и Дуся с Матвеем тоже съедут с деревни. Ясно было только с Васей, который навсегда врос в родную землю. Всё, что с ним произошло за последние годы, накрепко опустило его с небес на землю. Женившись во второй раз, он перестал строить иллюзии, и целиком стал посвящать всё своё свободное время своей семье. Анисья к зиме забеременела и уже скоро ждала от Василия ребёнка. Непонятно было только с Ксюшей, ну и Шуркой, хотя та ещё была слишком мала, чтобы что-то планировать.

У меня у самого на носу была армия, домашняя неразбериха, хорошо хоть пока родители Ани терпели нас, но у них тоже подрастали девчонки, а значит, мы уже будем им мешать. Это обстоятельство выводило меня из равновесия, но поделать я ничего не мог. Мог, но тогда нам надо было искать какую-то квартирку, чтобы поселиться с ребёнком, а это сделать было не так-то просто. Оставалось общежитие, но и это не выход, опять-таки из-за ребёнка. День и ночь там было шумно, да и готовить ребёнку тоже было негде, поэтому приходилось терпеть, и заниматься своим делом.

Работа на фабрике отнимала почти всё время, да и забирала силы. Часто, после работы, приходили домой, и сразу падали на кровать, не притрагиваясь к еде. Что не говори, но в деревне, хоть и тоже не мёд, но свободное время для своих нужд всегда можно было найти, даже просто бросив занятие, и заняться чем-то другим. Можно было всегда договориться с председателем, и съездить в Почеп, или ко мне в Клинцы, а на предприятии это уже не сделаешь. Цех не остановишь из-за твоего желания, иначе можно лишиться не только работы, но и свободы лет на двадцать за саботаж. Но, как бы то ни было, в городе мне нравилось, был выходной, когда ты мог делать всё, что тебе заблагорассудится, или же наоборот вообще весь день проваляться, как частенько бывало зимой. Кроме этого предоставляли отпуск, который ты мог полностью посвятить своей семье, а также заниматься своими делами.

В этом году нам с Аней отпуск был положен перед Новым Годом, и это обстоятельство меня выводило из себя. Ну, что можно было путнего сделать за такой отпуск, что порой нельзя и выйти из дома? Только лежать, да читать, или переругиваться с тёщей, которая вновь начинала бурчать на меня, едва проводив моих родных.

Да она собственно бурчала на всех, особенно доставалось Михаилу Ивановичу, который очень много выносил, не обращая внимания. Я бы точно её огрел чем-нибудь, будь она моей женой. Но, слава Богу, жена у меня покладистая, вероятно в своего отца, а я наоборот был вспыльчив, и в разного вида спорах, или ругне, мог и матом обругать, да и дать подзатыльник. Правда, делал это крайне редко, не распуская рук. У нас в деревне женщина вообще не могла себе позволить кричать, тем более орать на мужчину, сразу бы прилетело плёткой по чём попало.

Аня знала мой крутой нрав, но всегда смеялась над этим, подшучивая со мной. – Вот бы тебе такую жёнушку, как моя мама! Хотела бы я посмотреть тогда на тебя!

– Во-первых, это исключено, а во-вторых у меня есть ты! – отвечал я ей на её шутки, прижимая к себе. – Это не мама твоя такая, а папа твой такой, что позволяет ей кричать на себя! Мой бы отец! Да я даже не хочу, и думать об этом! А мама моя никогда не позволяла себе кричать ни на отца, ни на детей! Мы вообще всем этим выделялись в своей деревне, да и не только!

Только и слышали от соседей, как они, ругаясь между собой, говорили. – Вон, посмотри на Лушку! Да она же никогда на своего Харитона не кричит, а ты, как мигера!

Жена тому в ответ. – А ты посмотри на Харитона! Ты когда-нибудь слышал, или видел, чтобы он так орал, да руками размахивал? Только и слышим от него хунт твоей маце! А ты матами кроешь, да так, что свиньи разбегаются!

Бывало, конечно, по-разному. Особенно когда мужики поддавали, тогда летело всё, но наш отец, почему-то всегда шёл в дом, или на сеновал, падал лицом вниз, и засыпал. После чего дня три пил только рассол, уничтожая его вёдрами, а мы над ним тогда посмеивались, не боясь, что он и плёткой отходит. В этот момент у него полностью отсутствовали всякие силы. Похмеляться он не мог, при одном виде спиртного, его воротило, над чем часто деревенские мужики посмеивались, наоборот предлагая ему выпить.

Вообще картинка была интересная, и глядеть на него, да и на остальных после гулянки было интересно. Большинство ходили с синяками и ссадинами. Утром выходили встречать коней, или выпроваживать коров, и, тыча друг в друга пальцами, ржали, как те лошади на всю округу, а бабы только качали головами, да крутили возле виска пальцем.