"Вексель Судьбы" (книга первая)

-- Тогда я ничего не понимаю. Ты -- восходящая звезда, у тебя огромный, всеми признаваемый талант. Сейчас мы столкнулись с временными трудностями, но я уверен, мы их преодолеем. Отчего же ты должна опускать руки? Музыкальные школы не закроются, а вот сцена -- одна без тебя обеднеет!

-- Браво, браво! Вот видишь, Лёш -- обещал, что сделаешься такими же, как и мы, -- и всё равно выдаешь в себе "сталинского сокола"! Знаешь, в чём разница между нами? Ты уверен, что все эти проблемы с мой учёбой, со сценой, с антрепризой -- случайные и временные, и их можно преодолеть, если применить напор и натиск -- так, кажется, у вас говорили? А вот для меня всё это -- не превратность, а система жизни. В этой системе отшлифованы и подогнаны все кирпичи, закручены все винтики, распределены все до последней роли. Каждый человек находится на отведённом для него месте, свободные перемещения давно не приветствуются. Все проходы тоже перекрыты -- но не наглухо, иначе стало бы совсем не интересно. Двигаться возможно, но для этого нужно на каждом шагу отпирать очередной замок, а это чего-то стоит. Стоит либо денег, либо благорасположения "меценатов". И ничего другого взамен нет и не будет! Я всё это уже прошла и поняла сполна!

-- Но почему же? Кто мешает нам попробовать? Преграды и негодяи, устраивающие их, существовали всегда. Но ведь есть же ещё и удача! Я лично верю в удачу, без этой веры я не смог бы, наверное, прожить и дня. Давай исходить из того, что у нас есть полтора миллиона и ещё плюсом тысяч двести-триста, если удастся загнать старые фунты...

-- Давай исходить из того, что эти деньги пойдут Петровичу на насосную станцию. Я их не приму!

-- Но постой же... Можно, наверное, попробовать и без денег или пообещать заплатить осенью -- давай я сам поговорю со Штурманом.

-- Не надо с ним обо мне говорить. Если ты это сделаешь -- я испорчу и разорву со Штурманом все отношения!

-- Но это невозможно! Александр рассудительный человек, его...

-- Нет, разорву. И он никогда больше не подаст мне руки и не ответит на мой звонок.

-- И как же ты это сделаешь?

Мария на миг замолчала, и Алексея неприятно поразило, как сверкнули внезапным недобрым огнём её глаза.

-- Я придумаю против него какую-нибудь оглушающую чушь. Знаешь -- я объявлю во всеуслышание, во всех газетах и на телевидении, что он меня домогался на фестивале в Юрмале.

-- Это в самом деле правда?

-- Нет, конечно. Но я сделаю так, что абсолютно все в это поверят.

-- Маш, но ведь ты этого не сделаешь, зачем бросаться словами?

-- Почему не сделаю?

-- Потому, что это бесчестно.

Мария ничего не ответила и, молча поднявшись, подошла к окну. Потом, ещё немного помолчав, произнесла:

-- Ты прав, я не сделаю этого. Но отчего же тогда, скажи, он может почти всё, а мы с тобой -- нет? Не потому ли, что у него фамилия -- Штурман?

-- Я думаю, дело в другом. Просто его фамилия позволяет ему быть более гибким и идти на компромиссы там, где мы тобой, судя по всему, никогда не поступимся принципами. Он же сам рассказывал, что перед каждым новым годом тратит целых три-четыре дня, чтобы лично поздравить абсолютно всех своих знакомых, включая полнейших негодяев и подлецов. Для него пожимать грязные руки без разбора -- часть, как он говорит, его бизнеса.

Мария снова задумалась и затем тихо произнесла:

-- Ты прав, Леша, ты трижды прав... Прости меня, что я так сорвалась. Что на Сашку наговорила, он же, в самом деле, хотел сделать мне лучше, насколько он это сам понимает... Он же ведь тоже, если присмотреться, -- безумно наивный человек!.. Однако как же тоскливо заканчивается вечер! У нас осталось вино? Может выпьем?

-- Полбутылки вчерашнего коньяка в буфете. Давай я лучше сгоняю в гастроном!

-- Куда? Уже девять, вино после девяти часов у нас теперь не продают. Даже в этом зачем-то душат и не дают жить... Теперь я понимаю, что Борька, когда напьётся, правду говорит -- всех их надо убивать!

-- Кого -- "их"?

-- Всех тех, кто создал и поддерживает эту гнусную и закостенелую систему. Не знаю, Лёш, честно -- не знаю!.. И убивать плохо, и жить так нельзя. Налей-ка лучше мне... как себе наливаешь, по полный. Без закуски? К чёрту закуску, так выпью...

Он разлил коньяк, и они выпили -- Алексей половинку большой старинной лафитной рюмки, а Мария -- целую. Действие коньяка быстро сняло остроту зашедшего в ступор спора, однако и не намечало никаких путей выхода из тупикового положения.