Вектор ненависти

Все удивлённо посмотрели на него, как будто он сказанул что-то непристойное.

– Думаю, строчными, – ответила Зотова. – Насморк или грипп вы же не будете писать с заглавной. Вот и синдром приобретенного иммунодефицита в этом отношении ничем не лучше. А вам зачем, Андрей Александрович?

– Помню, раньше в газетах это слово писали заглавными. Как будто читателей попугивали: СПИД.

– Хотя ОРЗ и ОРВИ пишут прописными, – подумав, добавила Зотова. – В каждой избушке свои погремушки. Так прижилось.

– У нас, выходит, тоже прижилось: РУО и КДН? – допытывался Вяльцев. – Канцеляризмы прижились?

– Да, – улыбнулась Зотова, – прижились канцеляризмы.

«Вот! – размышлял Вяльцев, направляясь в класс. – Канцеляризмы! Проникли в наши умы, прижились, корни пустили. КДН – заглавными! Будьте так любезны – заглавными. А кпн – строчными. Зотова – кандидат педагогических наук, её – строчными. А комиссию – заглавными! И районное управление – прописными, заглавными! Прочь, прочь отсюда! Увольняться! Встречусь с Виктором, обязательно встречусь. Он поможет».

Он почти влетел в кабинет, привычно окинув его натренированным учительским оком. За годы работы у любого педагога, особенно у женщин, рано или поздно вырабатывается способность несфокусированного, рассредоточенного зрения, когда весь класс можно охватить сразу и целиком, ни к кому конкретно не приглядываясь. И на контрольной заядлый списывальщик, украдкой наблюдая за училкой, даже не догадывается, что находится в поле её зрения даже тогда, когда учительский взор направлен куда-то в сторону, а не прямо на него. Стоит только проныре скосить куда-нибудь свой взгляд – и его тут же просят отдать учителю смартфон до конца урока, достать что-нибудь из-под парты или показать исписанную ладонь: диверсант разоблачён.

На этот раз, помимо обычной чехарды, царящей в классе на перемене, Вяльцев краем глаза заметил Сашу Терентьева, чуть не отпрыгнувшего от одного из шкафов в дальнем углу класса. «Рылся там тайком, что ли?» – подумал Вяльцев, но не придал этому особого значения: в шкафу пылились карты, свёрнутые в рулоны. «После уроков проверю», – решил учитель.

Раздался звонок на урок, и тут другой ученик, близорукий отличник, прозванный Хрюшей за тучность и большие уши, начал судорожно рыться в своём рюкзаке, вытряхивая содержимое на парту.

– Что стряслось? – спросил Вяльцев.

– Андрей Александрович, у меня мобилу стырили, – жалобно протянул Хрюша. Весь 8 «В» уставился на него.

– Наберите его номер, – вздохнув, обратился Вяльцев к классу.

Сразу несколько учеников выхватили смартфоны, словно соревнуясь, кто первым дозвонится. Но победа оказалась мнимой:

– Абонент недоступен, – объявил самый проворный.

– Ага, – подтвердил второй. – Мобильник выключен.

Хрюша зачем-то снял очки, как будто так скорее мог отыскать пропажу, и, моргая, беспомощно завертел головой.

Поняв причину поведения Терентьева, Вяльцев медленно, как бы даже неохотно и неуверенно прошёл в конец класса, к шкафам. Начал открывать один за другим, бегло осматривать. Последним был как раз тот, от которого отпрыгнул Терентьев, – и там-то, на дне, за пыльными рулонами, и лежал смартфон. Отдав его Хрюше, Вяльцев, идя к учительскому столу, произнёс: «Прошу впредь так не шутить!» – произнёс, обратившись сразу ко всем – и ни к кому лично. Дойдя до стола и повернувшись к классу, он окинул учеников вроде бы поверхностным, но очень внимательным взором. Терентьев сидел с таким видом, словно это была не его проделка, а он к случившемуся совершенно непричастен. И Вяльцев тоже ничем не выказал своей осведомлённости. За долгие годы наблюдений за учащимися он научился предсказывать их последующие судьбы так, что любая гадалка позавидовала бы. Из мелкого, незначительного в поведении складывалась мозаичная картина, отражавшая натуру того или иного подростка. Вяльцев определял хороших, определял плохих. Первые были многочисленней, но вторые сильней запоминались. Разок-другой он даже распознал будущих уголовников, хотя это были хорошо учившиеся ребята из благополучных семей. У одного такого Вяльцеву даже довелось быть классным руководителем. Закончив школу, выпускник уверенно поступил в вуз, учился без «академов», а на втором или третьем курсе стал с дружками по ночам вскрывать гаражи. Их поймали, посадили. Бывшие одноклассники и некоторые учителя были шокированы этой новостью. А Вяльцев не удивился: ранее он примечал за учеником кое-что такое, из чего сделал вывод, что тот рано или поздно свернёт на дурную тропку. По просьбе родителей юноши Андрей Александрович как бывший классный руководитель написал характеристику для суда. Положительную, разумеется. Но сам испытывал хоть и постыдное, но приятное удовлетворение оттого, что в своё время раскусил будущего негодяя. А о том, что ничего своевременно не сделал для его исправления, Вяльцев предпочитал не задумываться.

Вот и теперь, отыскав смартфон и скользнув взглядом по невозмутимому Терентьеву, Вяльцев отметил не без злорадства: «Вот, подрастает гадёныш».

Глава 11